— Это не…

— Вас что, в «Дюпон» не взяли? А вы попробуйте им это предложить. Им точно понравится.

— У вас какая-то проблема с Лембасом, — сухо сказала Джайна Митра, — не знаю, в чем дело.

— Да весь этот подход, все, что вы делаете — сканируете, редактируете… Это такая гордыня, спесь… Простите, не хочу вас обидеть, но нам не нужно, чтобы вы над этим работали. Растения сильно опережают вас, доктор Митра. Вы что, правда думаете…

— Мистер Мэрроу поддерживает мой проект.

Кеньятта фыркнул.

— Интересно, что он скажет, если я предложу ему выбрать: или ваша лаборатория, или наши теплицы. Мы готовим половину еды, которая здесь продается.

Он начал было удаляться, но спохватился и вернулся, чтобы выдать свой последний довод.

— Меня не упрекнешь в излишнем консерватизме. Розовый свет, все такое. Но есть же разница, правда? Растения развивались миллионы лет. Они просто работают. А то, чем занимаетесь вы… Это неестественно.

Джайна Митра прицокнула языком.

— Не существует ничего естественного.

После секвенирования мы с Горацием отправились сквозь рощу к центру вестибюля.

— Это лимон Мейера, — сказал Гораций. — Назван в честь Фрэнка Николаса Мейера, голландца, который был агентом США. До Первой мировой он работал в Департаменте сельского хозяйства США. Когда Джайна Митра рассказывала о своих исследованиях, я вспомнил о нем. Он и его коллеги играли по-крупному. Они ездили по миру и собирали образцы, которые, с их точки зрения, могли послужить для подъема американской экономики. Мейер работал в Китае, он завез в Америку сою. И хурму! Вся хурма, которая растет сейчас в Америке, происходит от той. Ну и, собственно, эти лимоны, названные в его честь. Он умер в Китае, его столкнули с корабля, и он утонул в Янцзы.

Я с уважением посмотрела на лимоны.

— Он посылал свои образцы через Тихий океан, а испанцы завезли помидоры в Италию в шестнадцатом веке, а португальцы завезли в Индию перец чили. А до этого, возможно, все это принесла на Землю комета — кто знает? По большому счету, я согласен с Джайной Митрой.

Он сорвал лимон.

— Не существует ничего естественного.

От Горация пришла срочная внеплановая рассылка: на следующее утро все продавцы должны были явиться на общее собрание. Мистер Мэрроу хотел выступить с обращением.

Получается, я наконец его увижу?

Лили Беласко мой вопрос очень позабавил.

— В каком-то смысле.

— А вы как часто его видите?

Она порылась в карманах своей мешковатой кофты.

— Он держится довольно отстраненно, но я держу его в курсе наших дел, — она достала из кармана большой телефон и помахала им. — Зашифрованные сообщения. У нас на счету деньги не переводятся, чего еще хотеть?

Слоняясь по рынку, я коллекционировала слухи. Мистер Мэрроу переводит рынок в ЛосАнджелес. Закрывает рынок. Переводит его в Токио. У него закончились деньги. Его преследует Комиссия по ценным бумагам и биржам. Якудза. Министерство здравоохранения (эта последняя гипотеза показалась мне наиболее вероятной).

Рано утром, за час до открытия для посетителей, мы все собрались в лимонной роще. Одни бродили среди деревьев, другие сидели за длинным столом. Я села с Орли, Назом и Джайной Митрой. Джайна сидела ссутулившись, подперев щеку рукой и полуприкрыв глаза. Выглядела она совершенно изможденной.

Беласко выкатила огромный телевизор, поставила его напротив стола и теперь возилась со своим ноутбуком возле кофейного бара Наза, подключая к нему свой телефон. Экран был ярко-синий, по нему медленно перемещалась надпись «нет сигнала».

Так, значит, мистер Мэрроу и сегодня не появится.

— Он живет в Китае, — прошептала Орли. — Там сейчас уже ночь.

Наз сомневался.

— Нет-нет, он тут, среди нас, — он понизил голос. — Где Гораций, вы его видите? Говорю вам, это Гораций.

— Так, ребята, — сказала Лили Беласко. Все шумы стихли, раздался телефонный звонок. В этот момент изображение на экране сменилось: на нем появилась картина, натюрморт с пиршественным столом, позади которого почему-то висела занавеска ярко-василькового цвета. На столе лежали хлебные корки и стояла миска с грушами. Нож с изогнутым лезвием торчал из куска сыра. На яркой тарелке лежала целая рыбина, ее рот навечно застыл, будто в зевке. Все на картине сияло, словно покрытое лаком.

Из колонок раздался голос.

— Я видел не всех из вас, — сказал голос, — но пробовал все, что вы предлагаете покупателям.

Тембр был глубокий, голос явно был изменен. Раздавалось эхо. Казалось, само здание разговаривает с нами — вот какой был голос у мистера Мэрроу.

А что касается лица — при каждом звуке рыба на картине открывала и закрывала рот.

— Я собрал вас здесь, чтобы сделать важное объявление.

Этот контраст — глухой голос, крошечный рыбий рот — был странным и забавным. Я оглянулась вокруг. Никто не улыбался.

— Мы здесь уже чуть больше года. Лили Беласко открыла эти двери и поставила здесь кадки с деревьями. Некоторые из вас присоединились вскоре после этого, другие с нами совсем недолго. Все лето мы открывались на предпросмотры, и я знаю, что многие из вас задаются вопросом: когда же мы откроемся для всех?

Одобрительный шепот. Мне-то вполне хватало работы и во время предпросмотров, но остальные очевидно были готовы к выходу на более широкий рынок.

— Грядут перемены, — продолжала рыба. — Это будет такой же великий переворот, как в пятидесятые. Вы уже слышали это от меня. В те годы все гастрономические традиции в Америке были созданы заново. Упаковка, полуфабрикаты, заморозка, дороги между штатами — вы видите сами. Все это изобрели конкретные люди в конкретное время в конкретных местах, — рыба выдержала паузу. — Во времена, подобные нашим. В местах, подобных этому, — снова пауза. — Мы построим новую систему.

Трепет удовольствия пробежал по людям вокруг — такой же явный, как звук начинающегося дождя. Они верили в эту рыбу. Рыба была их пророком.

— Нас подвели по всем фронтам, — продолжала рыба. — Все мы знаем промышленников. Сырный продукт, кукурузный сироп. Их фабрики стоят на реках крови и дерьма, а пылающие фейерверки болезней еле-еле удается потушить одеялами антибиотиков. Это одно из самых отвратительных зрелищ в истории планеты.

Одобрительный шепот.

— А с другой стороны — фермерские рынки, роскошные рестораны… Эти игрушечные системы снабжения. «С фермы на стол», как они говорят. Ну что ж. Придерживаясь этой модели, ты лишаешь работы множество людей, — толпа молчала. — Эти люди для меня еще хуже промышленников, потому что они-то понимают, что делают. Они понимают, что система больше не работает, и что же? Они сажают овощи у себя на заднем дворе.