— Вы видели ее там?

Под пронизывающим взглядом, от которого подчиненные инспектора вытягивались в струнку и чувствовали себя, как уж на сковородке, миссис Кокрейн пошла на попятную:

— Вроде бы. Утверждать не стану.

Значит, она догадалась, кто на самом деле любовница ее мужа. Уверенность Алека еще больше окрепла, когда миссис Кокрейн торопливо продолжила:

— Роджер Абернати пробыл один у стола совсем недолго, только чаю жене налил. Хотя как можно вообще его, бедного, в чем-то подозревать? Он так нежно и по-доброму предложил ей чай, а эта вульгарная особа надула губы и сказала, что пойло не пьет.

Если бы все подозреваемые не враждовали друг с другом в той или иной степени, Алек бы подумал, что они организованно выгораживают Роджера Абернати. Однако он хорошо помнил о том, как обманчиво «мнение большинства»; возможно, добрый, чуткий и всепрощающий Абернати не станет исключением из правила: замужних женщин чаще всего убивают мужья, и будет не первым в ряду тех, чьему терпению пришел конец. Впрочем, простой отказ выпить чашку чая вряд ли толкнет человека на убийство.

Миссис Кокрейн принялась сетовать по поводу статьи в «Таймс»: и похожа-то она больше на некролог, нежели на отзыв о спектакле, и об Эрике там почти ни слова. А еще хуже то, что некоторые влиятельные люди звонили не для того, чтобы восхититься талантом дирижера, а чтобы выразить сочувствие.

— И в понедельник придут не все, — продолжала плакаться миссис Кокрейн. — Какой удар для его карьеры! Надеюсь, вы сделаете все, что в ваших силах, господин старший инспектор, чтобы поймать виновника.

Было понятно, что подразумевает она, скорее, того, кто сорвал представление, а не того, кто совершил убийство.

Дэйзи говорила Алеку, что миссис Кокрейн одержима карьерой мужа. Она бы не стала избавляться от Беттины посреди выступления. Алек решил не поднимать тему неверности Кокрейна хотя бы до того, как выяснится, считала ли миссис Кокрейн Беттину его любовницей или нет.

Пока же следовало поймать ее на слове.

— Могу заверить вас, что мы сделаем все возможное, чтобы найти виновника, мэм, — вежливо подтвердил Алек. — Вы и мистер Кокрейн очень нам поможете, если разрешите сержанту взять у вас отпечатки пальцев. Просто, чтобы исключить вас из числа подозреваемых.

Немного повозмущавшись, она согласилась. За Трингом и Кокрейном послали, отпечатки взяли. Потом Кокрейн, опасливо косясь на жену, предложил детективам пройти в музыкальный салон, который оказался большой залой с французскими окнами-дверьми, выходящими на террасу. Черные изгибы концертного рояля отражались в натертом до блеска паркете. Однако самым значительным предметом в обстановке оказался американский граммофон с впечатляющей своими размерами трубой-рупором. По стенам тянулись ряды полок с богатейшей коллекцией грампластинок и оркестровых партитур, перемежающихся с бюстами великих композиторов. По составленным в углу стульям и пюпитрам можно было догадаться, что залу используют также для камерных концертов. В остальном обстановка была типичной для кабинета обеспеченного джентльмена: кожаные кресла, превосходное антикварное бюро и шкафчик для напитков.

— Моя «золотая клетка», — грустно произнес Эрик Кокрейн, обведя комнату рукой. — Присаживайтесь, господин старший инспектор. Выпьете? Нет? Возьмите сигару, я их не курю.

Тринг вновь тихо удалился к прислуге — разворчится потом, что ему не дали выкурить гаванскую сигару, от которых он никогда не отказывается. Алек закурил любимую трубку. Скромно устроившийся в углу Пайпер извлек из кармана пачку сигарет, но отложил ее, стоило Кокрейну протянуть ему серебряный портсигар. Зажав в зубах дорогой бумажный цилиндрик, набитый превосходным турецким табаком, Пайпер достал карандаши и открыл блокнот.

Кокрейн отвечал на вопросы с готовностью. Да, он так увлекся новым прочтением фразы «Quam olim Abrahae», что не очень-то обратил внимание на происходящее в гримерной. Потом он рассердился на жену за то, что та явилась его проверить, а после пришла Оливия.

— Уверен, вы уже прознали о нас с Оливией, — иронично сказал он. — Я краем глаза наблюдал за ней. Она не приближалась к столу, хотя вы можете мне не верить. Я люблю ее, черт побери! Когда Беттина Абернати пригрозила, что расскажет о нас Урсуле, я испугался, что лишусь карьеры и, если быть до конца откровенным, привычной роскоши. А теперь я уже и не знаю, зачем мне все это, если я не могу быть с Оливией. Прошу вас, поймите, господин старший инспектор, — взмолился он.

— Мы не можем оправдывать супружескую измену, сэр.

— Знаю. — Кокрейн обхватил голову руками. — Урсула всегда по-своему добра ко мне и более чем щедра. Но она никогда не даст мне развода, а несвободного Оливия не примет меня обратно. Что же мне делать?

Алек невольно чувствовал жалость к этому несчастному человеку и его обманутой жене.

— Как вы думаете, миссис Кокрейн известно, что вы состоите в любовной связи с мисс Блейз?

— В том-то и дело, что больше не состою. Возможно, она догадалась, что между нами что-то было, и, конечно, она знает, что я отдал Оливии партию в «Реквиеме».

Больше ничего полезного Кокрейн не сказал. Вскоре Алек с Пайпером оставили его размышлять о том, как жить дальше в роскоши, но без любви, забрали Тома Тринга и вышли на улицу, в мокрые сумерки. Вниз по реке шла яхта с яркой иллюминацией.

— Хитрый типчик этот шофер, — доложил Том. — Да, он подвозил мистера Кокрейна к дому Абернати. Кокрейн отпускал его на весь день или на вечер, а тот все выкладывал хозяйке — смекнул, кто оплачивает счета.

— Он знал о мисс Блейз?

— Не-а. Думал, что хозяин катается к миссис Абернати.

— Тогда все же есть вероятность, что убийство — дело рук миссис Кокрейн. Хотя никак не могу представить, чтобы она или муж сами сорвали концерт, но сбрасывать их со счетов не будем. Ладно, Том, отправляйся-ка лучше к жене, иначе она мне голову оторвет. Кстати, позвоню сейчас домой, чтобы к ужину не ждали. Чемоданчик оставь нам. Эрни смотрел, как снимать отпечатки пальцев, так что вдвоем мы как-нибудь возьмем их у Левича. А утром ты нужен мне в Скотленд-Ярде пораньше — просмотрим записи Эрни перед тем, как нанести визит доктору Вудварду.

— Погодите-ка, шеф, — попытался возразить Пайпер, — вы что же, хотите, чтобы я их все перепечатал сегодня?

— Да, хочу, дружище. Сначала заедем куда-нибудь перекусить, а потом — обратно к Абернати, Левича нужно допросить.

Пайпер тяжело вздохнул, а Том ухмыльнулся.

— Дознание завтра, — напомнил им Алек. — Коронер захочет знать, что мы выяснили.

Дэйзи тянуло незаметно улизнуть домой, к пишущей машинке. Мысль о тягостном вечере приводила ее в ужас. Молчаливая неприязнь преподобного Уэстли к Якову Левичу и такое же порицание уже единственной теперь дочери чувстовались до боли красноречивыми.