– Стоп! – резко оборвал я разговорчивого хозяина. – Вы уж простите, Павел Корнеевич, что перебиваю, но уж больно меня ваша история заинтересовала.

– А что? – спросил в свою очередь профессор.

– Да, видите ли, уже попадалась мне такая история из жизни. Только совсем в другом месте и в другое время. Вот и интересно мне – часто ли такое случается?

– Не то чтобы очень, – ответил профессор. – Сущее, государи мои, разгильдяйство, если вы меня спросите. Центрифуга – она же не игрушка, крышку прикручивать надо плотно, а то пойдет гулять от стены к стене.

– Значит, нечасто, – повторил я. – И сама собой она отвернуться не может?

– Да помилуйте! – всполошился профессор. – Так и до смертоубийства недалеко.

Значит, не случайно отвернулась крышка в лаборатории фон Садовица этой весной. Не случайно.

– Или убило кого? – озаботился господин Мережинский, отставляя чашку.

– Да нет, господин профессор, не убило, – покачал я головой. – Мы к вам вообще-то совсем по другому делу.

– Я весь обратился в слух, – напыщенно проговорил Мережинский и заговорщицки улыбнулся.

– Недавно в ваших краях… э… погиб один видный ученый, приезжий… – начал я.

– Это профессор фон Садовиц? – перебил меня Мережинский. – Как же, как же. Наслышан. Ужасная трагедия. Так нелепо, так дико…

– А вы его знали? – удивился Заброцкий.

– А как же! – обрадовался старичок. – Каждую осень он к нам приезжал последние лет двадцать. Мы с ним весьма сдружились. Только подумать – всего неделю назад сидели мы с ним, пили чай…

– А когда вы его последний раз видели? – насторожился я.

– В прошлую субботу, – с охотой ответил профессор. Значит, за день до убийства.

– Я к нему часто заходил, благо служба мне теперь не мешает, – улыбнулся Мережинский – Во вторник как раз собирался… – Улыбка его погасла.

– Скажите, не встречался ли вам вот этот человек? – Я вытащил из портмоне и показал профессору фото Гильермо Мартина.

Мережинский повертел квадратик плотной бумаги в руках.

– Да, кажется, встречался. Правильно, – решительно заключил он, – встречался. Предвидя следующий ваш вопрос, Сергей – можно просто Сергей, вы ведь по сравнению со мной совсем еще юноша?.. – расскажу, как он ко мне явился.

Профессор принял лекторскую стойку, а мы с Андреем обратились в слух – уже серьезно.

– Знаете, когда он появился на пороге, я страшно обрадовался. Нечасто мне приходилось встречаться с гостями из экзотических стран вроде Мексики. Да и представился он о так расплывчато, что мне – убей бог, не пойму, как показалось, будто он мой коллега, химик. Потом оказалось, что он больше физик. А еще позже выяснилось, что он вовсе не ученый, но я бы его и без того выставил.

Мы подняли брови.

– Не понравился он мне, – объяснил профессор. – Когда столько лет со студентами имеешь дело, опыт помогает. Сразу видишь, кто талант, кто болван, а кто вроде и хороший человек, но вот ученого из него не выйдет. А этот… Было в нем нечто отталкивающее. И все-то он меня расспрашивал, что, да как, да почему и зачем. А ведь я о нем почти ничего не знаю.

– А о чем именно он вас расспрашивал, Павел Корнеевич? – поинтересовался я вполголоса.

– О фон Садовице, – без колебаний ответил профессор. – Сразу и не поймешь, а каждый вопрос в одну сторону смотрит. Особенно исследования коллеги фон Садовица его интересовали.

– Какие исследования? – насторожился я.

– Комплексов рутения, – ответил Мережинский недоуменно.

– Что-то я вас не пойму, господин профессор, – усомнился Заброцкий. – Если этот тип вовсе не ученый, то зачем ему комплексная химия?

– Это, – развел руками профессор, – не мне судить. Скажу только, что в химии он разбирается посредственно.

В моем мозгу забрезжила идея.

– Скажите, профессор, – медленно произнес я, – лучше вас этого в Лифляндии никто не знает – какими необычными свойствами обладают комплексы рутения?

– Какие комплексы? – ехидно покосился на меня Мережинский. – Нитрозные? Аммиачные? Органические? Это же целая наука. Кроме профессора фон Садовица, земля ему пухом, мало кто мог бы вам ответить на такой вопрос. А вкратце – слушайте…

«Вкратце» растянулось на четверть часа. Искра в моей голове начала гаснуть.

– А каталитическая их способность, – вещал Мережинский, – вообще поразительна. Правда, обуздать ее удается редко.

– А что можно было бы получать на рутениевых катализаторах, если бы не эти сложности? – Я затаил дыхание. И чудо свершилось.

– Да что угодно! – взорвался профессор. – Если бы удалось повысить их селективность, цены бы им не было в органическом синтезе! А повысить стойкость – можно было бы атмосферный азот связывать без всяких хлопот…

Его несло, но я уже не слышал. Значит, рутений действительно может получить промышленное значение. Синтетическая химия… миллионы пудов продукции, которые можно получать при помощи волшебных катализаторов… Да, это стоит убийства. Если заветное открытие уже сделано и осталось только не допустить его повторения, сорвать миллионный, куда там, миллиардный куш! Я попытался представить себе миллиард рублей, и у меня закружилась голова. Даже если в платиновых десятиимпериалах – десять миллионов монет…

– Спасибо, Павел Корнеевич, – с чувством произнес я. – Вы нам очень помогли.

– Не за что, – ответил Мережинский, внезапно успокаиваясь. – Невелика заслуга. То же самое вы могли узнать, посидев денек-другой в нашей библиотеке.

– Вот этого-то денька у нас и нет, – ответил я. – Пока мы с вами беседуем, убийца заметает следы.

– А кроме того, – продолжал профессор, нимало не смущаясь, что я его перебил, – вряд ли вам это пригодится. Николай Генрихович никогда прикладными исследованиями не занимался. Он ведь ученый, а не… не инженер-химик.

– Ну, так ведь и вы не инженер-химик, Павел Корнеевич, однако помочь нам сумели. Скажите-ка, на ваш взгляд, какое самое… волшебное… применение мог бы найти рутений?

– Если бы да кабы… – завел профессор.

– Знаю, знаю, гипотез измышлять в научном мире не принято, но все же?

– Все же? Синтез аммиака.

– Аммиака? – Заброцкий поднял брови.

– Вы, молодой человек, где учиться изволили?

– В Варшавском университете, – ответил Андрей.

– Ах да, – Мережинский взмахнул рукой, – все забываю, что вы не мой студент, а сыщик. Откуда вам знать величайшую из наук? Синтез аммиака, молодой человек, – это величайшая проблема. Вся промышленность, все сельское хозяйство держатся на азоте, а связывать его приходится через аммиак, в каталитических колоннах, под давлением в сотни атмосфер. Видели когда-нибудь, что водород под таким давлением со сталью делает?