То есть, повторимся, вы – к сожалению, писатель, – должны пробить четвертую стену[47],выйти на сцену голым и смиренным и сказать все это в лицо человеку, который вас не знает и во многих случаях даже, так или иначе, плевать на вас хотел и который наверняка просто хотел вернуться домой, спокойно раскинуться после долгого дня и расслабиться одним из немногих оставшихся бе зопас ных и безобидных способов, подходящих для расслабления[48]. А тут вы, спрашиваете читателя без обиняков, чувствует ли он эту непонятную безымянную фоновую безотлагательную межчеловеческую схожесть. А значит, придется также спросить, как ему кажется, «работает» весь этот кривобокий топорный эвристический полуоктет как органически единое художественное целое или нет. Прямо во время чтения. Еще раз: обдумайте все тщательно. Не применяйте эту тактику, пока трезво не осознаете, чего она может стоить. Что он о вас подумает. Потому что если вы решитесь и сделаете это (т. е. спросите без обиняков), то «допросная» фишка уже не будет безобидным формальным художественным приемом. Она станет реальной. Вы потревожите его примерно так же, как адвокат, который звонит по телефону и тревожит именно тогда, когда вы расслабляетесь за прекрасным ужином[49]. И обдумайте конкретный вопрос, с которым будете его тревожить: «работает или нет, нравится или нет» и т. п. Обдумайте, что он о вас из-за этих вопросов подумает. Вы (т. е. автор художественных мизансцен) вполне можете предстать человеком, что не просто приходит на вечеринку, одержимый тем, понравится ли он гостям или нет, но еще и обходит и спрашивает всех незнакомцев, нравится он им или нет. Что они о нем подумают, какое он произведет впечатление, совпадет ли хоть в чем-то их мнение со сложным пульсом его представлений о себе и т. п. Он подходит к невинным людям, которые всего лишь хотели зайти на вечеринку, малость расслабиться и, может, встретиться с новыми людьми в совершенно неформальной и неугрожающей среде, и влезает в их визуальное поле, и нарушает все мыслимые негласные правила вечеринок и этикет первого контакта незнакомцев и откровенно допрашивает о том самом, что вам кажется зацикленным и эгоистичным[50].Представьте на миг лица гостей. Представьте их выражения в деталях, в 3D и живых цветах, а потом представьте, что эти выражения направлены на вас. Потому что вот это и есть риск, возможная цена тактики честности – и держите в уме еще одно: еще не факт, что это окупится; совсем не ясно, удалось ли предшествующему квартету маленьких шипопазных quart d’heures[51] «допросить» читателя или передать ему «схожесть» или «безотлагательность», что финальный выход голым и попытка прямого допроса спровоцируют какое-то откровение о безотлагательной схожести, которое еще и срезонирует с текстами цикла и представит их в ином свете. Вполне может оказаться, что вы просто покажетесь самоосознанно зацикленным на себе придурком или, типа, очередным манипулятивным псевдопостмодернистским трепачом, который пытается спастись от фиаско, отступив в метаизмерение и прокомментировав само фиаско[52]. Даже при самой благосклонной трактовке вы покажетесь читателям отчаявшимся. Возможно, жалким. В любом случае вы не покажетесь мудрым, уверенным, профессиональным – каким, по притворному мнению читателей, должен быть писатель, написавший то, с помощью чего они сбегают из собственного неразрешимого потока сознания и входят в мир заранее подготовленного мнения. Скорее, вы покажетесь принципиально потерявшимся, запутавшимся, перепуганным и сомневающимся в собственных принципиальных догадках о бе зотлагательности, схожести и о том, испытывают ли другие глубоко внутри то же, что и вы… другими словами, скорее читателем, что дрожит со всеми нами в окопной грязи, чем Писателем, которого мы представляем[53] чистеньким и излучающим властное присутствие и незыблемую уверенность, когда он координирует всю кампанию из какой-то блистательной абстрактной штаб-квартиры на Олимпе.