А бывший курсант Джонни всего этого пока не понимает. Он играет, жаждет подвигов, трясется под приятной тяжестью ответственности за этот сраный кусок этой сраной дороги. Как будто кто-то действительно станет с ним воевать.

– Я не сплю, – отозвался Фрэнк запоздало. – Я думаю.

– А ты умеешь? – поинтересовался сосунок с наигранной серьезностью.

– Поцелуй меня в задницу, Джонни, – посоветовал Канеган и отвернулся от наглеца.

Затрещала какая-то птица. Фрэнк вскинул голову, высматривая ее, но так и не увидел. Умеет ли он думать? Умеет, только на хрена? О чем тут вообще думать? Кроме того, солдат думать не должен. Он должен выполнять приказы и не заморачиваться моралью. Стрелять он должен по приказу, вот что. А прав ли он, стреляя во все, что движется, будь то дядя Ваня, тетя Маня, их сын, дочь или домашняя скотина, пусть думают командиры.

Хотя нет, командиры тоже выполняют приказы. А о морали пусть думает тот, кто эти приказы отдает.

Фрэнк выдернул растущую рядом травинку, стряхнул с нее божью коровку и принялся жевать сладковатый кончик стебелька. Местные детки отпускают этих жучков со словами «божья коровка, улети на небо, принеси мне хлеба черного и белого, только не горелого». Жучок улетает, дитятко в восторге. Неужто и правду рассчитывает, что мелкая букашка может принести хотя бы пакетик сухариков?

– Фрэнк?

– Чего тебе?

– Что мы делаем в этой стране, Фрэнк? Зачем мы здесь, среди этих елок и этих дикарей?

Фрэнк повернулся к сосунку и поглядел на него, словно тот был мартышкой в зоопарке, которая вдруг заговорила о философии Гегеля.

– Такой приказ. Нам приказали, мы пошли.

– Да нет, – отмахнулся Джонни не то от десантника, не то от его непонятливости. – Я не про нас с тобой, я про Америку. Что здесь делает Америка, Фрэнк?

Джонни ожидал чего угодно, вплоть до вспышки ярости, но Фрэнк повел себя непредсказуемо.

– Совсем дурной, – заржал десантник, – или прикидываешься? Америка здесь правит. Правит этой страной, как и многими другими.

– А они знают, что мы ими правим?

– Они дикари, дурень, – совсем развеселился Фрэнк. – Ты же не будешь думать о баране, знает ли он, что ты пастух. Да и барану от этого знания ни холодно, ни жарко. Они сейчас считают, что ими никто не управляет. Но без власти же жить невозможно. Ты-то не баран, должен понимать.

Джонни не ответил, лишь задумчиво уставился на дорогу.

– Ни хера себе вопросики у него, – усмехнулся себе под нос Канеган и сплюнул травинку.

Сосунок тем временем напрягся, вытянулся, словно взявшая след борзая. Подом подскочил и ткнул пальцем на дорогу.

– Фрэнк, там машина!!!

– И чего орать?

Канеган поднялся на ноги и поглядел на дорогу. Машина, и впрямь машина. Только далеко очень. Как этот дурень ее вообще разглядел? Подвигов захотелось, что ли? Будет тебе подвиг.

– Поближе подъедет – шарахни по ней из пулемета.

– А вдруг это…

– Кто? – перебил десантник. – Здесь никого, кроме нас, быть не должно. Если кто-то должен проехать – нас предупреждают заранее. Нас не предупреждали? Нет. Значит, никого не подпускать.

– Не пропускать?

– Не под-пус-кать, – по слогам повторил Канеган. – Вон то дерево видишь поваленное? Ну вон, балда, где кусты? Контрольная точка. Как до него доедут, стреляй на поражение.

– Это чего там навалено? – указал вперед француз.

Слава слегка притормозил. Пригляделся и резко дал руля влево. Наваленные поперек дороги мешки вспыхнули и затрещали пулеметной очередью. Что-то металлически шваркнуло по правой стороне.

– Бляха! – выругалась Жанна.

Машина слетела с дороги и кувырнулась под откос. Двигатель заглох. Под матюги Анри и Жанны машина пару раз подпрыгнула, грозя перевернуться, и замерла внизу.

– Твою бога душу мать, – выдал Вячеслав, уткнувшись в руль. – Радушный прием, ничего не скажешь.

– Что это? – непонимающе спросила Эл.

– Пулемет, – охотно объяснила Жанна. – Они по нам стреляли из пулемета.

– Самое главное, что стоит нам вернуться в зону видимости – снова жахнут, – уверенно заявил сутенер.

Слава поднял голову.

– Вылезайте из машины. – Молча слушавший их, он уже принял решение и распахнул дверцу.

– Зачем? – не поняла Эл.

– Затем, что они сейчас придут сюда, чтобы проверить, есть ли кто живой, и добить этого живого.

Жанна встрепенулась, следила теперь за каждым движением и каждым звуком. На последнюю реплику отреагировала сразу, уже вылезая из машины:

– Откуда знаешь?

Вячеслав пожал плечами:

– Я бы пошел и добил. Дверями не хлопайте. Оружие берите – и в лес.

Выходили быстро и молча. Деревья, что росли в стороне от дороги, назвать лесом, даже перелеском, можно было очень с большой натяжкой, но хоть какая-то возможность скрыться за ними от стрелявших в машину была.

– Если их будет много, – шепотом распоряжался на ходу Слава, – быстро уходим. Жанна, прикрываешь ты, у тебя автомат.

– А если не много?

– Если один, то я ножом сниму. Кто его знает, сколько их здесь всего. Так зачем шуметь?

– А если, скажем, двое или трое?

– Тогда по обстоятельствам. Если что, перестреляем – и все.

Когда деревья скрыли от них машину, Слава остановился:

– Все, тишина.

– Что здесь происходит? – Разбуженный треском пулемета сержант был зол настолько, что Фрэнк грешным делом подумал, к чему бы это? Уж не девки ли сержанту снились?

– На нас шла машина, сэр, – доложил Джонни. – Канеган велел открыть огонь на поражение.

– Правильно велел, – проворчал сержант. – Где машина?

– Ее с первой очереди на обочину вынесло, сэр, – включился в разговор Френсис. – Причем неудачно. Там кусты от дороги почти. Не видать ни хрена. Информацией о нанесенных повреждениях, состоянии и численности противника не располагаем.

Сержант покачался с носка на пятку и обратно. Выглянул на дорогу, замер, прислушиваясь. Наконец повернулся к пятерым десантникам, что стояли перед ним сейчас в полном составе.

– Ты, – сержант выкинул вперед указательный палец. – Возьмешь Блейка и Хиггенса – и к машине. Если там кто живой есть, по возможности взять живым. Но если что не так пойдет, сразу стрелять на поражение. Мне жертвы не нужны. Все ясно?

– Так точно, сэр!

– Выполняйте.