— Это же сколько измерений выполнять придётся… — Васильков озадаченно потёр щёку.

— Ну, Андрей Семёнович, мне ли вас учить, как составлять выборку, — подбодрил я его. — Могу, кстати, и некоторые способы, подходящие именно для наших целей, подсказать.

— И какие же? — заинтересовался он. Профессор, впрочем, тоже слушал со вниманием.

— Уделите повышенное внимание сравнению пальцевых узоров у близких родственников, а в особенности у близнецов, — предложил я наиболее наглядный способ.

— Да, это было бы показательно, — согласился Васильков. — А этот ваш Ламмер, он какие исследования проводил?

— Даже не знаю, — развёл я руками. — Сам я чаще заставал его за изучением вкусовых качеств разных сортов пива, колбас и сыров, — тут я душой не кривил, бедолага Франц проявлял недюжинное мастерство по части выпить и пожрать. — Но он утверждал, что пальцевые узоры уникальны. Впрочем, теперь вы и сами либо в том убедитесь, либо сумеете это опровергнуть. Что, Андрей Семёнович, возьмётесь, если Аркадий Нилович возражать не станет?

Васильков перевёл взгляд на профессора, тот с благодушным согласием наклонил голову. Подумав ещё с полминуты, факультетский ассистент решительно кивнул и просто сказал:

— Я согласен.

Договор с Васильковым мы составили прямо в факультетском правлении. При предварительном обсуждении его условий я настоял, чтобы предмет исследования в договоре поименовать не прямо, нечего, мол, раскрывать заранее тему исследования, которое ещё неизвестно чем завершится, а вот обязательства заказчика и подрядчика прописать надобно подробно и обстоятельно. Впрочем, чем именно наша работа завершится, я, в отличие от господина профессора и факультетского ассистента, знал. Тут же я выдал Василькову пятьсот рублей под обязательство отчитаться об их расходовании через месяц или как они закончатся, ежели такое произойдёт ранее. Жена у Андрея Семёновича, конечно, богатая, но то жена, так что пусть и сам заработает неплохие деньги, для самоуважения полезно будет. Успеет Васильков изобрести дактилоскопию до завершения дела об отравлении Гурова, не успеет, не так и важно, главное — изобрести её в принципе. Согласие наше мы отметили, чисто символически приняв по чарке вина, на том я посчитал очередное своё достижение на почве прогрессорства почти что исполненным, да и откланялся.

[1] См. роман «Семейные тайны»

Глава 14. Неправильное письмо

Кто сказал, что губной сыск это прежде всего рутинная работа со сбором сведений и выяснением правильности их толкования? Я же сам и сказал? Ну да, так-то оно так, и от слов своих отказываться я не собираюсь, но это ж у губных. У них — да, у них прежде всего рутина и процедура, а мне в этом смысле легче, могу позволить себе всяческие умствования. Но иной раз и у губных такое может приключиться, хоть стой, как говорится, хоть падай. Вот и у Шаболдина тут случилось нечто, что даже с нашей, прямо скажу, не особо хорошей в плане передачи голоса телефонной связью, было слышно, насколько сильно господин старший губной пристав озадачен и как ему не терпится поделиться своей озадаченностью со мной.

— Вот, Алексей Филиппович, позвольте вам представить поручика Василия Захаровича Гурова! — при моём появлении в кабинете поднялся не только пристав, но и сидевший напротив него пехотный офицер примерно моих лет, может, чуть постарше. Нет, что младший сын Захара Модестовича на два года старше меня, я помнил, но на вид разница между нами не улавливалась. На старшего своего брата Василий Гуров походил весьма отдалённо, хотя, если поставить их рядом, сходство бы виделось нагляднее.

— Боярин Левской, Алексей Филиппович, — отрекомендовался я сам, едва поручик щёлкнул каблуками, увидев у меня «георгия».

— Алексей Филиппович представляет в деле интересы его высочества царевича Леонида Васильевича, — добавил мне важности Шаболдин, когда мы снова уселись. — Я, Василий Захарович, перескажу Алексею Филипповичу суть вашего ко мне обращения, если вы не возражаете, — продолжил пристав, — а вы добавите, если я что-то пропущу.

Поручик не возражал, и Шаболдин принялся рассказывать:

— Василий Захарович получил вот такое письмо, — пристав протянул мне через стол лист бумаги, я взял и уткнулся в него глазами. Так, присяжный поверенный Илья Никитич Ладников, Москва, Даев переулок, нумер пятый…

«Глубокоуважаемый Василий Захарович!

Для уточнения вопросов, касаемых наследования по завещанию Вашего покойного отца Захара Модестовича Гурова, почтительнейше прошу обратиться в мою контору не позднее двадцатого дня декабря месяца года от Рождества Христова одна тысяча восемьсот двадцать шестого в присутственные часы от девяти пополуночи до шести пополудни.

Примите уверения в моём глубоком и искреннем почтении, Ладников».

Хм-хм-хм… Как-то не шибко убедительно оно смотрелось, даже с обязательными витиеватой подписью и гербовой печатью. Совсем не убедительно, чего уж там.

— Прибыв в Москву и явившись по указанному в письме адресу, Василий Захарович нашёл там частный дом, хозяин коего, отставной генерал-поручик Рясский, ни о каком Ладникове не слышал, как не слышал о нём и никто из соседей, — поведал Шаболдин. — Я уже проверил, домом по названному адресу владел ещё покойный отец генерала Рясского, а ни одного Ладникова в государевом реестре присяжных поверенных никогда и не числилось.

М-да, чудные дела тут у нас происходят… Я снова посмотрел злополучное письмо. Обычный каллиграфический почерк хорошо обученного писаря, качественная бумага, вот печать — та да, подкачала, видно, что не настоящая. То есть мне видно, а вот поручик Гуров с такими тонкостями, должно быть, не сильно знаком. Хотя… Что-то в письме было не так. Я проглядел его ещё раз, уже более внимательно, но пусть ощущение некой неправильности письма никуда не делось, понять, что именно тут неверно, у меня не вышло.

— Что скажете, Василий Захарович, правильно я изложил? — поинтересовался у поручика Шаболдин. Младший Гуров правильность изложения ожидаемо подтвердил. Ну да, у них-то всё правильно…

Дальше пристав спросил поручика, где того искать в Москве, ежели он ещё понадобится, получив опять-таки ожидаемый ответ, что в отцовском доме, после чего Василия Захаровича Шаболдин отпустил, а я, сами понимаете, остался.

— А вы, Алексей Филиппович, что скажете? — обратился пристав ко мне. — Кто, по-вашему, так нехорошо подшутил над поручиком?

— Не уверен я, Борис Григорьевич, что это шутка, пусть и скверная, — ответил я. — И боюсь, не для Василия Гурова она предназначена, а для нас с вами.

— Поясните, — предложил Шаболдин.

Вот кто, спрашивается, тянул меня