Он долго молчал, глядя на стол. Я ждала, вытирая руки о фартук.

— Вот уж не думал, что научусь чему-то от служанки, — наконец проговорил он.

В воскресенье матушка подошла послушать, как я описываю отцу новую картину. Питер, который пришел к нам обедать, сидел на стуле, уставившись на солнечный зайчик на полу. Когда мы говорили о картинах моего хозяина, он никогда не участвовал в разговоре. Я не сказала им, как поменяла расположение предметов на столе и заслужила этим одобрение хозяина.

— По-моему, эти картины не возвышают душу, — вдруг хмуро заявила матушка. Раньше она никогда не высказывала мнения о его картинах.

Отец удивленно повернул к ней лицо.

— Зато набивают кошелек, — сострил Франс, пришедший навестить родителей, что не так-то часто с ним случалось. В последнее время он всякий разговор сводил на деньги. Допрашивал меня, дорогой ли мебелью обставлен дом на Ауде Лангендейк, просил описать накидку и жемчуг, в которых позировала жена Ван Рейвена, инкрустированную шкатулку и ее содержимое, размер и количество картин в доме. Но я обо всем этом особенно не распространялась: мне было стыдно плохо думать о собственном брате, но я боялась, не подумывает ли он о более быстрых способах обогащения, чем тяжелый труд на фабрике. Конечно, пока что он мог об этом только мечтать, но мне не хотелось подогревать эти мечты, рассказывая о дорогих вещах, недоступных ему — или его сестре.

— Что ты имеешь в виду, матушка? — спросила я, игнорируя выпад Франса.

— Мне не нравится, как ты описываешь эти картины. С твоих слов можно подумать, что на них изображены религиозные сцены. Что эта женщина на картине — Святая Дева Мария. А на самом деле это просто женщина, которая пишет письмо. Ты вкладываешь в эти картины смысл, которого у них нет и которого они не заслуживают. В Делфте тысячи картин. Они висят повсюду — не только в богатых домах, но и в харчевнях. На рынке можно купить такую картину за твое двухнедельное жалованье.

— Если бы я это сделала, — отрезала я, — вы с отцом две недели сидели бы без хлеба и умерли бы с голоду, так и не увидев купленной мной картины.

У отца дрогнуло лицо. Франс, который крутил в руках бечевку, завязывая на ней узлы, застыл без движения. Питер поднял на меня глаза.

Матушка ничего не возразила. Она редко высказывала свои мысли вслух. И каждая такая мысль дорогого стоила.

— Прости, матушка, — пробормотала я. — Я вовсе не хотела сказать, что…

— Ты, вижу, совсем там вознеслась, — перебила она меня. — Забыла, кто ты и кто твои родители. У нас честная протестантская семья, которой нет дела, что там принято в мире богатых людей.

Ее слова были как удар хлыстом. Я опустила глаза. Она говорила как мать, и я в свое время скажу то же самое своей дочери, если у меня возникнут опасения, что она может сбиться с пути. Хотя ее слова меня обидели — так же как и пренебрежительный отзыв о его картинах, — я понимала, что в них была большая доля правды.

В этот вечер Питер не стал меня задерживать в темном закоулке.

На следующее утро мне было тяжело смотреть на картину. Он уже выписал ее глаза и высокий лоб, а также складки на рукаве. Я смотрела на сочный желтый цвет с особым удовольствием и одновременно с чувством вины, которое во мне породили слова матушки. Я попробовала представить себе, что законченная картина окажется на стене палатки Питера-старшего, что эту простую картину, изображающую женщину, которая пишет письмо, можно будет купить за десять гульденов.

Нет, такое не укладывалось у меня в голове.

В тот день он был в хорошем настроении — иначе я не обратилась бы к нему за разъяснениями. Я научилась угадывать его настроение — не из его немногочисленных слов и не по выражению его лица (это лицо не так уж много выражало), а по его манере ходить по мастерской и чердаку. Когда у него было легко на душе и работа шла хорошо, он ходил быстро и решительно, не делая ни одного лишнего движения. Казалось, что он вот-вот замурлычет или начнет насвистывать мотив — только у него не было склонности к музыке. Если же дело не ладилось, он время от времени останавливался, глядел в окно, переступал с ноги на ногу, вдруг шел к лестнице и, поднявшись до половины, возвращался назад.

— Сударь, — начала я, когда он поднялся на чердак, чтобы смешать натертые мной белила с льняным маслом. В это время он писал меховую оторочку на рукаве. В этот день жена Ван Рейвена не пришла, но, оказывается, он мог писать отдельные части картины и без нее.

— Что, Грета? — спросил он.

Только он и Мартхе всегда звали меня по имени.

— Эти картины, что вы пишете, — они католические?

Бутылка с льняным маслом застыла над раковиной, в которой был белый свинец.

— Католические? — переспросил он. Опустив руку, он постучал бутылкой по столу. — В каком смысле?

Я задала вопрос, не подумав, и теперь не знала, что сказать. Тогда я попробовала спросить иначе:

— Почему в католических церквах висят картины?

— А ты когда-нибудь была в католической церкви, Грета?

— Нет, сударь.

— Значит, ты не видела, какие там висят картины, какие там стоят статуи, не видела витражей?

— Нет.

— Ты видела картины только в домах, лавках или, харчевнях?

— Еще на рынке.

— Верно, на рынке. Ты любишь смотреть на картины?

— Люблю, сударь.

Кажется, он не собирается отвечать на мой вопрос, а просто сам будет задавать вопросы.

— И что ты видишь, когда смотришь на картину?

— То, что художник на ней нарисовал.

Он кивнул, но я почувствовала, что он ожидал другого ответа.

— В таком случае что ты видишь на картине, которую я пишу сейчас?

— Во всяком случае, я не вижу Деву Марию, — выпалила я, скорее вопреки тому, что говорила матушка, чем отвечая на его вопрос.

Он посмотрел на меня с изумлением:

— А ты ожидала увидеть Деву Марию?

— О нет, сударь, — совсем смутившись, ответила я.

— Ты считаешь мою картину католической?

— Я не знаю. Матушка говорит…

— Но ведь твоя мать не видела картину?

— Нет.

— В таком случае она не может сказать тебе, что ты на ней видишь, а чего нет.

— Нет.

Он был прав, но мне не понравилось пренебрежение, с которым он отвергал матушкины слова.

— Картина не может быть католической или протестантской, — сказал он. — Но католики и протестанты, которые на нее смотрят, видят разные вещи. Картина в церкви подобна свече в темной комнате — она существует для того, чтобы лучше видеть. Это как бы мост между нами и Богом. Но это не протестантская и не католическая свеча — это просто свеча.