Шпень, деревенский тракторист, начавший свою карьеру лет пятнадцать назад с чистки ржавых деталей, и сам видел, куда вести танк. Рискуя, он сделал в тине поворот, чтобы не упереться в остатки «быков», и полез, выбираясь из речушки наискось. Он уже почти выполз, когда обвалился слой глины и гусеницы принялись вращаться на месте. Без команды мы подхватили бревно, обломки досок. Пихали под траки все подряд. Выползай, родной! Танк выскочил в двух шагах от меня, и опасно кренясь, полез наверх. Левый берег не был слишком крутым, но пара глиняных уступов оказались серьезным препятствием. БТ переполз через второй уступ и, промчавшись сгоряча, резко тормознул.

— Прошка! Шпень чертов!

Все радостно орали, облепив танк в котором от напряжения и перегрева что-то булькало и шипело. Открыв люк, высунулся чумазый и улыбающийся Прокофий. Мы не сразу заметили, что на окраине села появились несколько фигур в шинелях, а по полю наперерез уже несся вездеход с брезентовой крышей. Остановился метрах в восьмистах, блеснула оптика. Мы полезли на свои места.

Танк шел вдоль речки, огибая село. Вездеход, видимо, передал по рации, что появился русский танк. Первым выскочил бронетранспортер с противотанковой 37-миллиметровкой на прицепе. Нас обстреляли из пулемета, а артиллеристы торопливо разворачивали орудие. Прокофий гнал на полной скорости. Но уже появилась вторая пушка. Когда артиллеристы развернули свои стволы, мы уже миновали их и неслись напрямую к лесу. Нам в корму, с расстояния метров шестьсот, ударили одновременно обе пушки. Снаряды прошли рядом. Две небольшие раскаленные болванки весом 400 граммов врезались в рыхлую землю. Мы не отвечали. Они и так стреляли на пределе прицельной дистанции, хотя снаряды могли пробить кормовую броню и за километр. Снова залп. Снаряды летели с интервалом 3-4 секунды. И бронетранспортер добавлял веер крупнокалиберных трассирующих пуль, кого-то сорвало с брони.

— Стой! — закричали, свешиваясь в люк.

Прокофий затормозил и, не разворачиваясь, дал задний ход. Раненого механика-водителя Kpужилина подняли на броню. Эта небольшая задержка превратила танк на минуту в неподвижную мишень. Несколько снарядов пронеслись совсем рядом, один ударил в корму, другой — в колесо. Мы сумели проехать еще метров двести. Мотор дымил, дергался, потом заглох. Прокофий открыл люк

— Приехали. Масло на нуле.

В башню ударило, выбило несколько снарядов из боеукладки, но броня удар выдержала. Мы выскочили наружу. Кружилин лежал, зажимая лодыжку.

— Всем в лес! Волков, на прикрытие! Выпустишь десяток снарядов, поджигай танк и догоняй нас. Кто с ним? Нужен помощник.

Оставаться должен был кто-то из экипажа. Шпень? Но механиков-водителей мы старались беречь, да и какой из него стрелок? Вызвался Игорь Волошин. Вот от кого я не ожидал такой смелости!

— Ребята, — крикнул Князьков, — я оставлю кого-то возле крайних дубов. Вас дождутся.

Восемь человек быстро уходили прочь. Четверо несли раненного в ногу. Наперерез группе шел броневик, вынырнувший из боковой улицы. Я сидел слева от пушки, на командирском месте. Мне было наплевать, что Волошин был командиром танка и старшим сержантом. Это моя машина, и хозяин здесь я. Броневик стрелял на ходу из спаренного пулемета. Я нажал на спуск, и фугасный снаряд рванул с недолетом.

— Ставь на осколочное действие! — скомандовал я.

Волошин ловко забросил снаряд в дымящийся казенник. Выстрел! Снаряд рванул снова с недолетом, но осколки достали броневик. Он крутнулся и погнал под защиту тополей, у околицы. Я успел послать ему вслед еще два снаряда. Один рванул совсем близко. Наверняка хорошо врезало осколками по корпусу. Броневик исчез за бугром. Зато выскочили человек шесть солдат, двое установили пулемет. Я высунулся из люка. Наши уже приближались к лесу. Открыли огонь пулеметчики. Я выстрелил дважды. На этот раз удачно. Ствол подбросило вверх, один пулеметчик остался на месте, второй ужом пополз к овражку.

Напомнили о себе обе 37-миллиметровки. С километрового расстояния их огонь был малоэффективен, но я старательно выпустил несколько снарядов подряд. По броне стучали пули. Немцы вели беглый огонь из винтовок и автоматов. Теперь нам предстояло подумать о себе.

— Глуши их! — крикнул Волошин. — С пяток снарядов, и выскакиваем.

Я выпустил не пять, а, наверное, штук двенадцать снарядов. Все, что оставалось, подряд: осколочно-фугасные, бронебойные. Сняли с креплений пулемет, диски лежали в мешке. Разобрали гранаты и выскочили наружу. Одну «лимонку» Игорь бросил в люк. Но танк не взорвался, снарядов почти не оставалось. Я выпустил очередь по бензобаку, выплеснулся горящий бензин.

Ждать, пока загорится танк, у нас не оставалось времени. Пригибаясь, бежали к лесу. До него было гораздо дальше, чем нам казалось вначале. Пули разных калибров гудели над головой, поднимали фонтанчики смерзшейся земли, рикошетили, лопались мелкими взрывами. Обе пушки сыпали в нашу сторону осколочные снаряды. Один взорвался совсем рядом. Из мешка с пулеметными дисками, который Игорь тащил на спине, брызнули клочья, а Игорь свалился. Я машинально упал тоже.

— Игорь, живой?

— Жив. Мешок порвало. Давай по склону к речке.

Путь к лесу нам был отрезан. Если не пуля, то осколочный снаряд нас достанет. Придется делать круг. В этот момент я осознал, что нахожусь к смерти ближе, чем когда-либо. Это был даже не страх. На него не оставалось времени. Просто осознание, что, прикрывая своих товарищей, мы приговорены.

Мы бежали вниз, и целиться артиллеристам было труднее. Зато от дороги с тополями и от околицы села по нам лупили не меньше, чем из десятка винтовок и нескольких автоматов. Пока спасало расстояние и то, что я разбил немецкий пулемет. Но в любую минуту мог появиться броневик, наверное, поврежденный. Но если его вытолкнут даже на руках, то спаренный пулемет смахнет нас первыми очередями.

Немцы, догадываясь о нашем намерении, бежали наперерез, отрезая путь к лесу. Присев на колено, я торопливыми очередями выпустил диск. Вынул из мешка запасной. Игорь стрелял из трофейного автомата. Мы снова побежали, заставив преследователей залечь. Нас частично защищал береговой откос, но он же втрое удлинял расстояние до леса.

Мы добежали до ивняка, миновали две огромные корявые ивы. Пулеметная очередь рубанула поверху, сбив ворох сухих веток. Так я и думал. Броневик стрелял с бугра, из обоих стволов. Не добил я гада! Когда пули вонзаются в живую плоть, звук перекрывает все остальное. Игоря Волошина сбило с ног. Мой однокурсник и однополчанин лежал на мшистой, усыпанной ветками земле. Попытался подняться, но смог лишь опереться на руки.

Комбинезон на пояснице набухал кровью. Я рвал пуговицы, расстегнул ремень. Наверное, Игорю мои движения доставляли боль, но он молчал, глядя непонятно куда, тусклыми неживыми глазами. Две пули пробили навылет поясницу. Я мог только представить, что натворили два кусочка немецкого свинца, одетые в медь. У него был разбит таз, а из дырки повыше лобка вытекала кровь с мочой. Раны были смертельные, но Игорь был жив.