Демид улыбается натянуто, одним уголком губ.

— Хорошо и все?

Я молчу.

Он ведет пальцем по моей скуле.

— Хорошо, но ты меня по-прежнему ненавидишь. Или что-то изменилось?

Он проводит пальцем по моей нижней губе. Потом тянет за подбородок, вынужная приоткрыть рот, и легко целует. Затем находит одну из моих ладоней, начинает ее поглаживать. А потом подносит ее к губам и целует мои пальцы, тогда как его глаза продолжают наблюдать за моим лицом.

Или что-то изменилось?

Я смущаюсь и задыхаюсь.

— Демид, я не знаю.

— Понятно.

Он спокоен, но отчего-то мне кажется, что в воздухе вокруг нас начинает концентрироваться напряжение.

— Все слишком быстро закрутилось, я не знаю, — снова лепечу я, понимая уже, что говорю что-то не то. Не это ведь он хочет от меня услышать?

Но я слишком боюсь произносить то, чего он ждет. Я не знаю, ничего не знаю. Я же так долго и всей душой ненавидела его.

Пока я соображаю, что мне делать, Демид отпускает мою ладонь, приподнимается на руках и откатывается на спину, предоставляя мне свободу.

Мою кожу тут же опаляет прохладой и мне снова хочется к нему в объятия.

— Наверное, нужно в душ, — произношу я, а сама тянусь к нему.

Обнимаю и закидываю на него ногу.

И тут же понимаю, что снова дико его хочу. Тянусь к его лицу, и сама начинаю целовать. Он отвечает на мой поцелуй, и я смелею. Забираюсь на него полностью. Сажусь на его бедра, упираюсь ладонями ему в грудь, предоставляя свою грудь полностью на его обозрение.

— Все, теперь ты в моей власти, — произношу шутливо, но под его потемневшим взглядом мне очень быстро становится не до шуток. Мне снова хочется трахаться, если выражаться его языком.

Тем более что его член подо мной снова твердый.

Демид кладет ладони мне на бедра и слегка их приподнимает.

Я думаю, что сейчас он насадит меня на себя и уже предвкушаю. Но он медлит.

— Хочешь меня? — спрашивает своим тягучим с хрипотцой голосом, и я киваю.

Все, что угодно, лишь бы он только поскорее заполнил меня собой.

— Скажи это, — требует он.

— Хочу тебя. Демид, пожалуйста.

Двигаю бедрами, пытаясь найти его сама, сгораю от нетерпения.

Он направляет и начинает осторожно входить, а я зажмуриваюсь от удовольствия и выгибаю спину, словно кошка.

Наконец.

Наслаждение. Острое и всепоглощающее.

Затапливает, разрывает изнутри.

Разве может быть хорошо настолько? Как же мне нравится заниматься этим с ним.

— Любишь меня? — доносится до меня, когда он почти полностью вошел в мое содрогающееся от удовольствия тело.

Я киваю.

— Скажи это вслух.

Все что угодно, только не останавливайся.

— Люблю. Люблю тебя, — выдыхаю я, готовая сказать все, что он попросит, лишь бы не отпускал.

Он с силой вбивается в меня, вырывая из моих губ ненормальные животные стоны, а потом тянет на себя, прижимает очень тесно и властно, и начинает яростно трахать, заставляя снова и снова повторять, что я его люблю.

Глава 18

Я не знаю, сколько времени длится наш с Демидом безумный секс, но на дворе все еще ночь. Я чувствую себя пьяной, а причина моего головокружения и почти что невменяемого состояния притягивает к себе и целует в волосы. Я не сопротивляюсь. Я вообще ничего не могу сейчас делать, кроме как полулежать на нем, прикрыв глаза, и слушать биение его сердца.

Эта сладкая истома после безудержного огненного марафона окутывает все тело, и мне не хочется разрушать ее ни словом, ни малейшим движением.

Демид тоже молчит.

Он не болтлив по жизни и в сексе он такой же. Но те слова, что говорил, опаляли огнем, заставляя хотеть его еще больше. Просто какое-то безумие.

Мне кажется, я даже говорила ему, что люблю, хоть это и не так.

Впрочем, я уже не помню точно, что именно я говорила.

Надеюсь, он не воспринял ничего всерьез.

Мы оба без одежды и мою разгоряченную спину начинает понемногу пробирать озноб.

Демид осторожно высвобождает свое плечо из-под меня и поднимается с дивана.

Я непроизвольно напрягаюсь.

— Ты куда? — вылетает у меня прежде, чем я успеваю подумать, как собственнически это, должно быть, звучит со стороны.

— Мы не предохранялись, я заварю тебе чай, — отвечает он.

— А, хорошо.

Вспоминаю, что и после нашего первого раза он так делал. Какой-то специальный, чуть ли не волшебный, отвар, чтобы я не забеременела.

Закрываю глаза и продолжаю лежать, лениво отмечая окружающие меня звуки.

Шорох одежды, звук открываемых шкафчиков, журчание воды, а потом мерный нарастающий гул чайника.

Решаю, что и мне пора вставать.

Пока Демид, одетый только в штаны, стоит спиной ко мне и засыпает заварку в чашку, я нахожу разбросанную по полу одежду и сгребаю ее в охапку.

Мне все равно нужно в душ, а потому я не надеваю белье или штаны, только футболку. Она прикроет все, что нужно и позволит дойти до ванной комнаты.

Демид поворачивается ко мне, и я неожиданно меняю курс.

Я неуверенно подхожу к нему и замираю в паре шагов.

Разглядываю его, а он разглядывает меня.

Это странно, но та аура притяжения, что витала между нами последние пару часов, никуда не исчезла. Я по-прежнему нахожу его настолько привлекательным, что готова лечь под него в этот же момент.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает Демид.

— Хорошо, а ты?

Вместо ответа он подходит ко мне и прижимает меня к столешнице. По телу проходит новая волна сладкой чувственной дрожи.

— Все еще голодным, но решил дать тебе небольшой отдых, — говорит он, а у меня снова мурашки по всему телу.

— Ты что же, можешь заниматься этим всю ночь?

— С тобой да. Всю ночь и весь день. И снова всю ночь.

Я чувствую, как щеки начинают гореть.

Я опускаю глаза, кладу ладони ему на грудь. Начинаю водить пальцами по его рельефу.

— Ты очень привлекательный, — говорю я.

Слова слетают с губ прежде, чем я успеваю подумать.

— С тобой нереально хорошо.

Он легко, словно пушинку, подсаживает меня на столешницу. Зарывается носом в мои волосы, трется щекой о щеку, жадно вдыхает воздух рядом со мной.

Я прижимаюсь к нему сильнее. Моя футболка опять кажется мне лишней.

Но вот выключатель щелкает и Демид отстраняется от меня.

Идет к чайнику своей красивой плавной походкой и начинает заливать чашку кипятком. Потом подходит с ней ко мне и ставит напиток на расстоянии вытянутой руки.

— Подождем немного, пока остынет, — говорит