В версии из Нортумберленда в доме ведьмы Клути живет кот — заурядное животное с оптимистическим взглядом на мир. Его мурлыкание наводит добрую Джанет на мысль заглянуть в трубу, хотя прежде ее умная, но жадная Кейт влезла туда без чьих-либо советов. Убегая, Кейт спрятала мешок на мельнице, но та, не дождавшись от нее помощи, дала подсказку ведьме. Джанет, поломавшись для вида («Вспомнила, что сталось с ее деревней: дома не топлены, дети сидят голодные, и все из-за этой ненасытной ведьмы»), без помех уносит золото. Но колебалась она не зря — ложка громко стучит по столу: узнав, что Клути утратила колдовскую силу и стала «бедной одинокой старухой», ей дарят немного гиней из мешка. Что-то я не припомню такой щепетильности у героев прежних сказок.

Три головы в колодце. Иллюстрация А. Рэкема (1918). Умненькая английская девушка невозмутимо взирает на ухмыляющиеся головы

В других вариантах из Норвегии и Англии девушек одаривают и наказывают три огромных и страшных (или золотых) человеческих головы. Они всплывают из ручья (колодца) и требуют, чтобы девушки их умыли, причесали и поцеловали (положили на песок) [246].

Ну а как там в Исландии? Отыщутся архаические мотивы? Непременно! Три сестры поочередно отправляются за потухшим огнем. Они находят пещеру с горящим очагом и съестными припасами, готовят еду и дожидаются хозяина. Две старшие девушки гонят прочь вбежавшую в пещеру собаку, и та откусывает им руку и нос, после чего они, обиженные, удаляются. Младшая сестра Хельга, приласкав собаку, вежливо приветствует вошедшего тролля. Далее следует уже знакомый нам мотив выбора, вот только тролль гораздо прямолинейнее дикого человека и бородатого старика. Оставшись доволен стряпней Хельги, он предлагает ей поесть и лечь спать либо с ним, либо с собакой. Девушка выбирает пса, так как тролль чересчур уродлив. Вскоре снаружи раздается грохот, и Хельга в ужасе заскакивает на кровать тролля. Со спящего чудовища тут же спадает шкура, и оно оборачивается принцем [247].

В другой сказке нелюбимая дочь Хельга вообще никуда не уходит, а остается стеречь хутор в рождественскую ночь, когда ее семья уехала в церковь. На хутор заявляются аульвы (исландские эльфы, обитающие в холмах). Первым приходит голодный ребенок, и девушка его кормит, за ним — множество гостей. Девушка не обращает на них внимания и читает молитвенник. Наконец, в хлев, куда, она зашла подоить коров, заглядывает мужчина и приглашает ее отдохнуть с ним на сене. Хельга отказывается и за свое упорство удостаивается благодарности и награды от жены «отдыхающего». На следующее Рождество на хуторе остаются мать и любимая дочка. Должен разочаровать ценителей сказочной «клубнички»: до хлева дело не доходит. Все шишки достаются бедному ребенку. Раздраженные его приставаниями мать с дочкой ломают ему руку. Разъяренная мамаша-аульва избивает незадачливых женщин и переворачивает хутор вверх дном. С небольшой натяжкой эту сказку можно считать первой из тех, в которых описаны нечистые места.

Рассмотрев сказки Западной Европы, мы обнаружили практически все мотивы «Госпожи Холле», но не саму госпожу (Хлебная Мария не в счет). Правда, водная природа присуща некоторым персонажам, ее заменяющим (русалка, три головы), да и действие сказки часто происходит в колодце.

На востоке мы встретим целую россыпь заместителей, среди которых преобладают старушка и ведьма. В латышских сказках к доброжелательным персонажам относятся змея и старичок, живущий на небе, куда девушки забираются по бобовому стеблю, а к злобным — псоглавец (в славянских и балтийских землях так именовали кинокефала — человека с собачьей головой) [248]. В венгерских — Мать Луны и ведьма соответственно. С водой никто из них не связан, хотя Мать Луны велит девушкам окунуться в реку, чтобы обрести красоту. Жадная девушка окунается лишний раз, и на ее теле проступают темные пятна, а волосы спутываются [249].

Мотив выбора принимает порой откровенно морализаторскую форму. Старичок или старушка в приступе мазохизма распоряжаются топить баню костями, волочь себя за ноги и мыть навозной жижей, но добрая девушка использует дрова, несет хозяев на плечах и моет их водой. Нередко мать или мачеха погибают, удавившись с горя, лопнув от зависти, а иногда они прибегают к колдовству. Интересна в этом отношении карельская сказка «Пряхи у проруби». В роли мачехи здесь выступает Сюоятар — людоедка, на первый взгляд очень похожая на Бабу Ягу. Она живет в лесу, под землей, на берегу озера или реки и чаще всего сжигается героями. Само ее имя происходит от глагола «пожирать». Однако с водной стихией она связана прочнее Яги и даже передвигается по воде в лодке [250].

Прыгнувшая за веретеном в прорубь падчерица служит у безымянной старушки, в частности, моет и холит ее деток — ящериц и лягушек. Дочь Сюоятар хлещет и давит старушечьих деток, а дома из подаренного ей сундука вырывается огонь, палящий дотла и ее, и Сюоятар. В аналогичной сказке коми мачеха — обычная женщина, а девушки попадают в избушку Ёмы (старуха с железными зубами и когтями) и ее деток. Любимая дочка приносит в лукошке пожирающий огонь.

Гадких хозяйских деток приходится обслуживать героиням румынских, сербских и болгарских сказок. В Румынии детками заправляет старушка по имени Святое Воскресение, в Сербии — змееобразная Хала в виде уродливой старухи с волосами, полными вонючих червей (естественно, их надо вычесывать), в Болгарии — безымянная старушка, окунающая девушек в речные воды. Все эти добрые и недобрые персонажи расправляются с мачехой и ее дочкой, отослав им сундук со змеями [251]. Чешская сказка повторяет одну из немецких версий с ведьмой, запретной комнатой и погоней за девушками, причем среди помощников есть мостик.

Госпожа Холле. Иллюстрация П. Хея (1939). Из окна заурядного деревенского дома заурядная деревенская бабушка наблюдает за взбиванием заурядной перины