Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Молодежь мало интересуется длинными интервью и передачами Youtube-каналов, ей трудно воспринимать (и уж тем более производить) многочасовой видеоконтент, этим и объясняется чрезвычайная популярность в среде молодых людей ТicToc – сервиса коротких видео, которые не только весело смотреть, но и легко производить самостоятельно, не имея никаких особых навыков съемки и монтажа, достаточно лишь эпатажного контента. Подростки верят, что стать звездой ТicToc и разбогатеть очень просто, а взрослые не разуверяют их в этом, скорее наоборот – показывают, что в таком способе самореализации нет ничего плохого. Неслучайно, на Петербурегском международном экономическом форуме 2021 года российскую молодежь представляли не юные математики, программисты или филологи, а танцор из ТicToc Даня Милохин, к своим 19-ти уже успевший заработать на роликах несколько миллионов.
То есть тренд достаточно очевиден: вместо самосовершенствования, работы над собой молодежь предпочитает листать ленты соцсетей и наблюдать за жизнью тех, на кого они подписаны. Многие и сами становятся блогерами, видя, что большое число подписчиков может приносить хороший доход от рекламных контрактов. Их привлекает возможность зарабатывать легкие деньги без особого труда, не принося никакой пользы стране и обществу, а это, безусловно, – признак частичной деградации нашей молодежи.
Этот тренд – часть стремления к удовольствиям, легкой красивой жизни, dolce vita, гедонизм в чистом виде, – один из важных инструментов манипуляции общественным сознанием.
Своеобразным развлечением можно назвать и краткие (не более 140 символов) остроумные перебранки в Twitter. В последние годы эту социальную сеть освоили ведущие политики и лидеры мировых держав. Можно было бы считать забавными попытки Дональда Трампа в пору его президентства грозить миру через Twitter ядерной войной, а потом как ни в чем ни бывало даже не вспоминать о подобных высказываниях, но на самом деле политики используют свои аккаунты в этой сети как форму соцопроса, определяя по реакции подписчиков, какие их идеи и решения найдут поддержку в обществе, а какие будут восприняты резко отрицательно. Сообщения в Twitter так активно использовались для координации протестов во время «арабской весны» (2009-2011), что даже возник термин «твиттерная революция» – короткие сообщения от частных лиц призваны были не только указывать места сбора демонстрантов и характер акций, но и создавали иллюзию «подлинно народного протеста».
Наиболее распространенными среди пользователей постсоветского пространства являются сети «Одноклассники», «ВКонтакте» и Facebook. Но если «Одноклассники» и «ВКонтакте» носят в первую очередь информационно-развлекательный характер – фильмы, музыка, карикатуры, публичные страницы («паблики») по интересам и т.д – то FB с его удобным для дискуссий интерфейсом является мощным средством прямой манипуляции сознанием.
7.5. Манипуляции в пространстве Facebook
Наиболее сложным с этической точки зрения представляется вопрос соотношения в соцсетях публичного и приватного. Иными словами – к кому обращено то или иное высказывание: к личным знакомым и друзьям, понимающим его контекст, или всему человечеству. Алгоритмы «ленты новостей» ФБ устроены так, что несмотря на все настройки приватности («для всех», «только для друзей» и т.д.) некоторые сообщения появляются у других пользователей чаще, чем другие, да и сами эти настройки часто сбиваются, поэтому пользователи ФБ зачастую и сами не понимают аудиторию своих публикаций. Особенно тех, что вызвали много «лайков» и комментариев других пользователей. Из-за этого высказывание, обращенное к единомышленникам или просто лично знакомым людям, часто оказывается вырванным из контекста и его смысл буквально переворачивается. Так, например, произошло в недавнем сетевом скандале, связанном с деятельностью детского хосписа «Дом на горе». Одна из его основательниц Лидия Мониава взяла под опеку пациента хосписа, неизлечимо больного мальчика Колю и поселила его у себя. Мониава, энтузиастка паллиативной помощи, рассказывала у себя в ФБ буквально о каждом дне жизни своей жизни с Колей, параллельно тестируя городскую среду Москвы на удобство для людей с ограниченными возможности, а кафе, рестораны и другие развлекательные места на толерантность. Какое-то время заметками Мониавы, находившимися в открытом доступе, читали лишь ее единомышленники, восхищавшиеся ее общественной и практической деятельностью по оказанию паллиативной помощи: они писали ободряющие комментарии к каждому новому приключению Лидии и Коли, давали советы, даже обращались в московские органы власти с просьбами сделать те или иные городские пространства более пригодными для перемещения людей на инвалидных колясках и т.д. Так продолжалось до тех пор, пока некоторые другие пользователи ФБ не усмотрели в действиях Мониавы «нарушения прав ребенка с инвалидностью» и не написали об этом в собственных блогах. Эти заметки также собрали тысячи комментариев. Разгорелась огромная дискуссия, в результате которой Лидия Мониава, еще недавно слывшая в интернет-сообществе едва ли не святой, превратилась в «извращенку, мучающее тяжело больного мальчика», а некоторые наиболее активные пользователи даже обратились в Следственный комитет с требованием проверить обращение Мониавы с Колей, а также ее благотворительную и волонтерскую деятельность в целом. В задачу этого текста не входит анализировать, кто был прав в этом споре – Лидия Мониава или ее противники, задача здесь – показать, как заметки («посты») и комментарии, нарастающие в этически неоднозначных ситуациях, как снежный способны разрушать репутации и создавать опасные прецеденты «расчеловечивания» конкретной персоны, народа или явления в целом.
В США на этом принципе строится «культура отмены» – любое сообщение о чьем-либо «плохом» поведении без малейшей проверки становится причиной разрушения репутации и карьеры. Как, например, это произошло в рамках движения «MeToo», когда тысячи (если ни миллионы) женщин по всему миру начали рассказывать о пережитом ими сексуальном насилии. В результате этого многие известные люди лишились семей и карьер. А даже если обвинения впоследствии не подтверждались, то, как в случае с актером Кевином Спейси, ничего изменить уже было нельзя.
Российского сегмента ФБ этот флешмоб тоже коснулся, однако несмотря на сотни (а то и тысячи) опубликованных историй о насилии, реальных последствий он имел мало.
Однако очень интересным оказался лингвистический аспект дискуссий о физическом и психологическом насилии, который стал заметен и в самих историях «MeToo», и в их обсуждениях, – размывание до недавнего времени однозначно понимаемых слов. Сексуальным насилием, например, стало считаться не только то, на что прямо указывается в соответствующей статье