Пару минут сижу и разглядываю в кадре потолок ее квартиры.

– Привет, па! – Изображение дергается и фокусируется на веселой мордашке дочери.

– Привет, солнышко! Опять перекрасила волосы?

– Фу, папа… Мне уже пятнадцать, ты не забыл? Я уже большая!

– Да уж вижу. Поди, и мальчика себе уже завела?

– А чего? У всех есть, пусть и у меня будет! Не хуже, чем у других! У него отец – шишка в «Дюпоне», между прочим!

– Класс! – говорю я. – А его счет в банке проверяла? Мужики такие лгуны, так и норовят пустить пыль в глаза. А у самих карманы дырявые!

Мы смеемся. Мари здорово подтянулась за полгода, что мы не виделись. Настоящая женщина. Даже не знаю, что ей сказать. Вот так скучаешь по человеку, а увидишь – и сказать-то нечего. Остается глупо улыбаться да натужно вспоминать какие-нибудь новости.

– Не грузись, па. Все нормально у нас. Ты сам-то как? Говорили, тебя фараоны упекли.

– Солнце, что за выражение!

– Ой, да ладно, па…

– Мари, ты уже не пацанка в песочнице. Ты красивая молодая женщина. Веди себя соответственно.

– Ладно, па. Извини. Я соскучилась. Ты что, снова в армии?

– Да, котенок. Так вышло. У меня все хорошо. Знаешь, я тоже соскучился. Даже не знаю, о чем говорить-то с тобой. Большая ты стала. Взрослая совсем…

– А ты не можешь ко мне вырваться? – с надеждой спрашивает меня дочь. – Я тебя с Вацлавом познакомлю. Он клевый, честно!

– Нет, котенок. Ты же видишь, что творится. А с Вацлавом – в другой раз. Будет приставать, скажи, что папа у тебя в морской пехоте. Придет и оторвет все лишнее.

– Ух ты! Ты морпех? Отпад! Па, а это вы черных уделали?! Круто вы их!

– Все, котенок, мне пора. – Меня слегка коробит от того, как легко моя дочь говорит о смерти десятков человек, я воровато оглядываюсь – нет ли начальства. – Я и так заболтался… Я просто увидеть тебя хотел. И не болтай там попусту. Я люблю тебя, милая.

– Па, я тоже тебя люблю! Па, ты отпросись ко мне, ладно? – Она шмыгает носом совсем по-детски. Слезы у нее лежат недалеко, как у матери.

– Я постараюсь, милая. Пока!

– Пока! – Мари шлет мне воздушный поцелуй.

Несколько минут я тихо сижу, зажав коммуникатор между колен. Что ж я за перекати-поле такое? Моя крошка Мари стала просто леди. Скоро выскочит замуж, а я так и буду представлять ее карапузом, что любил прыгать на моих коленях и задавать глупые вопросы.

Номер Ники долго не отвечает. Я сам не знаю, зачем звоню. Может быть, чтобы просто успокоить свою совесть? Наконец, когда я уже отчаялся дозвониться, мужское лицо появляется в кадре.

– Да, офицер? – говорит импозантная короткая бородка.

Я недоуменно смотрю на незнакомого человека. Панель коммуникатора подтверждает правильность соединения.

– Нику Шкловски, пожалуйста, – говорю я, когда вежливое ожидание собеседника становится невыносимым.

– Офицер, я юрист. Зачем вам понадобилась госпожа Шкловски?

«Вот гнида! – думаю я. – Не могла она нормального мужика подцепить, не этого слизняка?»

– Послушайте, юрист, вас не учили в детстве, что отвечать на звонок чужого коммуникатора невежливо? – интересуюсь я неприязненно. С чего бы это мне растекаться перед этим козлом в любезности?

– Ваш звонок носит официальный характер? – никак не сдается бородка. Бумажная сила закона впаяна в него насмерть, она заменяет таким, как он, подкожный жир. Меня прикалывает его уверенность в силе печатного слова. Уж я-то знаю цену этим параграфам. Сутки назад мы навылет прострелили сразу десяток статей.

– Дай мне Нику, и быстро. Не заставляй меня приехать и отбить тебе внутренности.

Не дожидаясь, пока лицо адвокатишки примет официально-безразличное выражение, добавляю негромким «сержантским» говорком:

– У нас в морской пехоте не принято пугать. Уж если чего сказали – сделаем. Так вот, гнида, пять секунд тебе – или ты зовешь Нику, или я сейчас приеду и ты сорок раз поскользнешься и упадешь головой в унитаз.

Говорок действует. Он и не таких, как ты, червяк, пронимает. Бородка исчезает.

– Дорогая, с тобой хотят поговорить. Представитель военных властей. Не говори ничего, не посоветовавшись со мной, – слышу я далекий голос.

Мысленно чертыхаюсь. Уж этот-то сможет защитить мою кошку, даже не сомневайтесь. Любого, кто сдуру взломает его дверь, он до смерти заговорит, зачитывая статьи Уголовного и Гражданского кодексов.

– Ты? – удивленно говорит Ника. При виде ее остро щемит в груди.

– Конечно я, кошка. А ты кого ждала? – отвечаю как можно более непринужденно.

Она немного нервно сглатывает. Справляется с собой.

– Как ты? – наконец произносит она дежурную формулу, что обычно наговаривают при встрече, не ожидая в общем-то ответа, знакомые люди.

– Если тебя не затруднит, попроси своего бойфренда выйти и прикрыть за собой дверь. Разговор в его присутствии напоминает мне разговор на свидании в тюрьме.

– Это не бойфренд, – тихо отвечает Ника. – Это мой жених, Серж. Он адвокат.

– Я догадался. И все же.

– Серж, милый, это личный звонок. Позволь, я поговорю с ним наедине.

Недовольное бурчание бородки глохнет вдали.

– Итак, – поворачивается ко мне Ника, – что ты хотел мне сообщить?

– Да брось ты этот тон, – досадливо говорю я. Меня злит, что я не могу начать разговор, злит то, что Ника так отстранена, злит, что я не могу найти в ее лице ни одной знакомой черточки. – Я просто волновался за тебя. В городе было неспокойно.

– Неспокойно? – ехидно говорит Ника. – Теперь это так называют? Да тут просто черт знает что творилось! Трупы на улицах убрать было некому!

– Ты не пострадала?

– Я – нет. Благодаря Сержу. А ты, я вижу, снова в форме?

– Да. Призвали вот.

– Зачем ты звонишь, Ивен?

– Сам не знаю. Я очень волновался за тебя. Рад, что у тебя все хорошо. Теперь город под контролем, можно не бояться.

– Да уж, я видела. Вчера по визору была любопытная трансляция. Меня чуть не стошнило от вашего контроля, – неожиданно резко говорит Ника.

– Ника, это не тема для разговора. Скажи, у тебя действительно серьезно с этим… адвокатом? – Я говорю, и слова звучат до ужаса неубедительно. Фальшиво, что ли? Замечание Ники больно царапнуло внутри.

– Поздновато ты спохватился, не находишь? – иронизирует она. Смотрит в сторону.

– Ника, у меня стандартный призывной контракт. Всего на год. Он освобождает меня от уголовной ответственности. Все мои неприятности кончились. Мы можем начать все сначала.