— Я… я должна, — оправдывалась Пепита. — О дорогой… попытайся понять… я должна уехать!

— Почему?

— Потому что я… люблю тебя слишком сильно, чтобы… разрушить твою жизнь.

Ей было трудно произнести эти слова, и они рассыпались как горошины.

Торквил протянул к ней руки.

Его пальцы впились в нее, и она потупилась, увидев в его глазах гнев, о каком даже не могла помыслить.

— Как смеешь ты!

— воскликнул он.

— Как смеешь ты уезжать! Разве ты не понимаешь, что, куда бы ты ни поехала, я последую за тобой и как бы изобретательно ты ни пыталась скрыться, я найду тебя?

Слова эти прозвучали надрывно и грубо, и она поняла — он в гневе потому, что боится потерять ее.

— Пожалуйста… пойми, — умоляла она. — Пожалуйста, осознай, я не могу остаться здесь и… разрушить все, что… близко тебе.

Она всхлипнула.

— Тебя… отошлют, как Алистера. Ты станешь… изгнанником, а я не смогу… вынести, если это случится с тобой.

— Почему ты не сможешь вынести этого? Ей показался странным этот вопрос, но она ответила:

— Потому что… я люблю тебя… я люблю тебя так сильно, что хочу защитить тебя.

— И ты думаешь, будто защищаешь меня, отнимая то, что значит для меня больше, чем сама жизнь?

Он смотрел на нее, и гнев исчезал из его глаз.

Он сильно, почти грубо прижал ее к себе, но его лицо излучало нежность.

— Глупенькая моя, есть ли что-то более существенное, чем наша любовь? У нас с тобой есть то, что гораздо важнее, нежели положение, семья, клан или национальность.

Пепита спрятала лицо у него на груди.

А он приподнял пальцем ее подбородок и посмотрел на нее.

Она была очень бледная, и слезы бежали по ее щекам.

Он не мог отвести от нее взгляд.

— Ты — моя, и ни человек, ни Бог не заберет тебя у меня!

— с жаром промолвил Торквил.

И вновь его губы прильнули к ее губам, и вновь волны блаженства захлестнули обоих.

Он прижимал ее к себе все сильнее и сильнее и целовал, пока она вновь не ощутила себя его неотъемлемой частью.

Трепет пробежал по всему ее телу, и когда он поднял голову, она могла лишь прерывисто прошептать:

— Я люблю тебя… я люблю тебя!

И вновь скрыла свое лицо у него на груди.

— Ты никогда не оставишь меня! — взволнованно произнес Торквил.

Он коснулся губами ее волос.

— Мы поженимся немедленно, и я пришел сюда, чтобы сказать тебе — мы сегодня обсудим это с герцогом.

— Нет… нет! — воскликнула в ужасе Пепита.

Она взглянула на него и замерла, пораженная, потому что он улыбался, а в глазах его искрилось счастье.

— Ты не спросила меня, почему я пришел к тебе именно теперь, — тихо заметил он, — и как же замечательно, что я сделал это!

Он бросил мгновенный взгляд на ее открытый чемодан и продолжал:

— Я ведь принес тебе подарок!

— П-подарок? — пролепетала девушка.

— Нечто неожиданное, и оно нуждается в объяснении.

Торквил не двигался.

Она, все еще в его объятиях, посмотрела на стол, где лежало нечто, завернутое в белую бумагу.

Его он держал в руках, когда вошел в спальню.

— Прежде всего, мое сокровище, — улыбнулся Торквил, — я хочу, чтобы ты назвала мне имя твоей бабушки.

— М-моей… бабушки? — изумилась Пепита.

— Матери твоего отца, — с едва заметным нетерпением уточнил Торквил. — Ты помнишь ее имя?

— Конечно, — пожала плечами Пепита, — но я не знала ее, потому что она умерла, когда мой отец был еще маленький, и мой дедушка женился второй раз. Папа часто рассказывал о своей мачехе, которую очень любил, но он не помнил своей родной матери.

— Но ты знала ее имя?

— Ее фамилия — Ламонт, и я всегда думала, что она из французского рода.

Торквил улыбнулся.

— Нет, дорогая, — из шотландского! Пепита от неожиданности широко раскрыла глаза.

— Как… ты сказал?

— Я сообщаю тебе то, — ответил Торквил, — Что ты должна была узнать давным-давно: твоя бабушка, Мэри Ламонт, происходит из клана, возникшего в Коуэле в середине XIII века.

Пепита ошеломленно уставилась на него.

— Ламонты все еще владеют землей в Коуэле, и многие члены этого клана живут вокруг озера Страйвен.

Наступившая тишина показалась обоим звенящей.

Наконец Пепита промолвила:

— Я не могу… поверить, что… то, о чем ты… сказал, действительно… правда!

— Я сказал тебе лишь то, что ты фактически на одну четверть шотландка со стороны отца, и, кроме того, у твоей матери был прапрадед, которого звали Роуз.

— Роуз?

— переспросила Пепита.

— Но это не шотландское имя?

Торквил рассмеялся.

— Роузы селились в окрестностях Нэирна в XII веке, и один из них, твой прадед, принимал «Красавчика принца Чарли»в Килравоке незадолго до битвы при Калодене.

У Пепиты перехватило дыхание.

— Неужели… это… правда? — с трудом выговорила она.

— Я вижу, мое сокровище, ты очень невежественна в отношении своих предков. Тебе необходим шотландский воспитатель, и я предлагаю себя в качестве компетентного учителя как по этому, так и по другим предметам.

Ей снова пришлось прятать слезы, прижавшись к нему.

Но теперь это были слезы радости, хотя то, что он сказал, все еще казалось слишком невероятным.

Понимая, что она должна чувствовать, Торквил продолжал:

— Я не мог поверить, что в выдающейся семье твоего отца нет хотя бы одного шотландского предка. Поэтому я послал человека, сведущего в генеалогии, которому я доверяю, в Гербовую коллегию в Эдинбурге.

Он поцеловал Пепиту в лоб.

— Так вот, он вернулся сегодня вечером с информацией, что в тебе вполне достаточно шотландской крови, мое сокровище, чтобы, с точки зрения герцога, как и любого другого приверженца традиций, ты могла стать чрезвычайно подходящей женой для представителя клана Мак-Нэирнов.

— Я… я не могу… поверить этому! — воскликнула Пепита.

— Я думала, что должна… покинуть тебя… но теперь я могу… остаться?

Торквил очень нежно повернул ее лицо к себе.

— Неужели ты действительно думаешь, что я смог бы когда-либо отпустить тебя? — в свою очередь спросил он. — Ты — часть меня, и без тебя я не могу жить.