Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Директор замахал рукой.
– Ты иди, иди.
Хотелось заглянуть к панде, передать привет от внука, пожурить за лаборантку, но в карантине было не протолкнуться из-за клеток с мартышками и птицами: таможня конфисковала и передала в зоопарк – так и стоят третий день. Голоса животных рикошетили от кафельных стен.
– Ну давайте не будем, хорошо? – упрашивала санитарка в белом халате. – Подождем немного, может, поправится. Хорошо?
– Хорошо, – устало сказал ветврач и отложил шприц. На столе лениво перебирала лапками морская свинка.
Мартын глянул на руки санитарки – ранок и бинтов нет, значит, не она, – и вышел на улицу. «Все равно усыпят твою свинку, – подумал Мартын. – Придешь с выходных, а ее нет».
Вдоль слоновника брел зоопарковский художник. Полинялый пиджак, лысоватая голова. Художник был талантливым и пугливым, особенно после того, как беркут отхватил ему часть уха.
– Кого рисуешь? – спросил Мартын.
Художник остановился и развернул ватман.
– О! Видел уже?
– Это я так… по энциклопедии.
– Красиво. А чего только морда?
– Для эмблемы. Будет символом зоопарка.
Художник свернул лист и пошел дальше.
«О как, – подумал Мартын. – Не успела приехать, а уже символ зоопарка. Так и до директора дорастет!»
После обеда Мартын отвез белых медведей в аэропорт; под медведей выделили грузовик.
Кладовщица уперлась рогом:
– Не буду принимать! Перегруз!
– Да какой перегруз? – возмущался Мартын. – Животные ведь! Мне от них что, отрезать?
– Не приму на самолет! – кричала кладовщица.
– Это ж в Китай! Дружба народов!
– Дашь сколько?
– Да откуда у меня? В зоопарк звоните! В Китай!
Кладовщица сдалась.
На следующий день панду перевели в вольер, где раньше обитали ягуары.
Два месяца ягуары жили спокойно, а потом додумались взобраться на дерево и сигануть на свободу. Носились по парку гигантскими прыжками, загнали под лавку толстуху мороженщицу и давай лупцевать. Служители пытались отогнать. Не вышло. Винтовок, стреляющих шприцами со снотворным, в зоопарке не было – имелись две обычные. Из них и уложили опьяневших от свободы ягуаров. Толстуха выжила, правда, осталась без ноги. Ох и шуму тогда было…
Дерево спилили, вольер вычистили, домик покрасили в светло-зеленый, на ограду повесили табличку: «Панда. Китай».
Публика пошла валом.
«А панда где?» – постоянно слышал Мартын на дорожках парка. Там. Туда. От махания болела рука.
Он и сам часто подходил к вольеру. Панда все больше сидела в домике. На поляну выбиралась за бамбуковыми стеблями, сахарным тростником, яблоками и мандаринами. Соглашалась на творог и каши. Ловко расправлялась с рыбой. Пришлись по душе и заваренные березовые листья. Медвежонок жевал, поглядывая сквозь прутья грустными глазами, которые казались воспаленными. Иногда – на радость посетителям – неуклюже обходил свои владения.
Ветврач – чудак, который уверял, что понимает язык животных, а в детстве оживил мертвого щенка, – сокрушался, что панда не хочет с ним разговаривать. «Наверное, не знает русского», – предположил фельдшер.
Когда Мартын звонил дочке, трубку брал внук. Спрашивал, когда дед сводит его к мишке. «На следующей неделе», – каждый раз обещал Мартын.
На следующей неделе, во вторник, на планерке обсуждали мертвого журавля. Австрийского красавца обнаружили во время утреннего обхода. Лежал себе на берегу озера с перегрызенной шеей.
Осмотрели место происшествия. Крови на траве оказалось совсем мало. Словно вылизали кругом. Рядом печально топталась журавлиха: не могла понять, почему муженек не встает.
Мартын прокатился на вокзал за мартышками, по приезде заглянул в карантин. Ветврач вскрыл птицу и осмотрел раны.
– Пробита сонная артерия и яремная вена.
– Грызун? – спросил Мартын.
– Не, тут хищник поработал. Видишь, какие дыры.
Ветврач отошел от патанатомического стола, стянул перчатки и навис над протоколом вскрытия. Мартын смотрел на мертвого журавля. Одно крыло купировано на треть. Так делают, чтобы птицы не улетали из вольеров. Раз – и нет у крыла кончика.
– Выпили его, – сказал ветврач.
– Выпили?
– До дна.
– Точно не куница какая?
– Куницы все по местам, – сказал стоящий в дверях зоотехник. – И горностаи, и норки. Выдра могла заглянуть… с реки.
Река и правда была недалеко – в ста метрах от внешней ограды.
– Не выдра это. – Ветврач оторвался от журнала. – Выдра если хватанет, то всей пачкой. Капкан, а не рот. А тут ювелирно сработано.
– Твоя правда, – сказал зоотехник. – Да и не питаются выдры журавлями.
– Может, лиса? Или шакал?
– В клетках сидят.
– А с улицы если?
Зоотехник обдумал.
– Лиса могла забежать. Или собака. Скорее, лиса. Хотя какой… тогда бы и мясца отхватила.
– А если старая, почти беззубая? – предположил Мартын.
Зоотехник пожал плечами.
– Ты у нас охотник.
– Давно не выбирался.
Ветврач ковырнул в зубах пинцетом и посмотрел на то, что удалось извлечь.
– Кровосос у нас завелся, – сказал он, – кровосос.
Животных нельзя хоронить в земле – не велит законодательство. Павших питомцев кидают в биотермическую яму с кирпичными стенами и бетонным дном – глубокий гидроизолированный колодец, где они разлагаются до компоста.
Ветврач поднялся по булыжной отмостке, сдвинул крышку и бросил журавля в яму.
Кровосос напомнил о себе следующей ночью. Утром птичница нашла три трупика. Хищник польстился на башкирских уток. Высосал из них всю кровь. Небольшое озерцо располагалось между террариумом и виварием. Ночной сторож разводил руками: ничего не видел, ничего не слышал.
Проверили клетки и вольеры с хищниками – все на месте, сытые и безразличные к следствию. Погулять на свободе, конечно, не прочь – да только тяжеловато в цементном полу подкоп делать.
Директор созвал собрание. Дело серьезное. Налеты надо пресечь. Кто выйдет на ночное дежурство? За отдельную плату, разумеется. За мертвого кровососа – премия.
Мартын поднял руку.
И удивленно смотрел, как она одиноко торчит над толпой специалистов.
Средствами задержания беглых животных заведовал ветврач. Сети, трезубцы, брезентовая тесьма и две винтовки. Ружейные патроны набивали самостоятельно – купить было негде. Ружья пускали в ход только в крайних случаях, как с ягуарами.
Собрание решило – случай крайний, надо стрелять.
После обеда Мартын съездил на вокзал за альпийскими козами. Вечером заскочил к дочке, вручил внуку стебель бамбука, рассказал о панде – хорошо мишка устроился, рыбу, яйца кушает, скоро встретитесь – вот только одного паразита изловлю, и сходим.
– А что за палазит?
– Зубастый.
Заехал домой за двустволкой – свое ружье, оно всегда сподручней – и заступил на ночное дежурство.
Мартын устроил засидку в подсобке террариума. Хорошее место – озеро как на ладони. Немного нервировала близость змей: шевелятся небось за стеной, сворачиваются в чешуйчатые кольца. Не любил он змей. Особенно анаконду. Помнил кролика, которого кинули за стекло живьем (убить не поднялась рука, только