Меня устраивало все, кроме этого взгляда — столько ненависти было в нем, что не передать словами. Мне оставалось лишь как в балете — уйти ногами молча. И я пошла — быстрее, еще быстрее, к окну… Вот так и живешь в стеклянном доме, постучишь кулаками, кулаки в кровь, а результата ноль. Ну а чего я хотела? Насладиться искусством. Тогда надо было барьер ставить — можно и сейчас пересесть на балкон, там должны остаться свободные места, хотя… С такими ценами на билеты, скорее балкон раскуплен, а вот в партере найдется место — одно, мне оно и нужно.

— Мы можем нормально друг с другом поговорить? — не отпустил меня Андрей даже на один шаг.

За руки не хватал. Стоял в одном сантиметре от носов моих полуботинок. И я чувствовала его дыхание на кончике своего носа. Хотелось даже всхлипнуть, но не по нему, а чтобы, наконец, разрушить этот пузырь-вакуум, его усилиями образовавшийся вокруг нас. Мы не говорили громко — все же в театре находимся, только вот наш шепот по содержанию напоминал шипение.

— Нам не о чем говорить, Андрей. Я пришла в театр. Давай уж поздоровайся со мной. Скажи, какая неожиданная встреча, и отстань. Реально, это единственный возможный вариант нашего общего времяпрепровождения.

— Я заказал нам ужин.

— И неужели рассчитываешь, что я пойду с тобой в ресторан?

Спокойствие удава раздражало и вызывало зависть — почему я не могу каблуком, пусть и небольшим, пригвоздить нервы к полу и выдохнуть.

— Нам реально есть, о чем поговорить. Я не хочу, чтобы ты отмахивалась от моего предложения, даже не выслушав его.

— Твои предложения меня не интересуют. Ты прекрасно слышал мой разговор с сыном. Я почти что на работе, и это года на три минимум. И это ночная работа, потому что я знаю этого человека. Он сумасшедший трудоголик. Для него в порядке вещей ждать такого же отношения к проекту от работников. Назначить совещание на субботу, потребовать к трем часам дня в воскресенье отчет…

— Тебе нужны деньги? — гипнотизировал меня Андрей. — Настолько?

— Это жизнь. Это жизнь, к которой я привыкла. Это творческая атмосфера. Это возможность дышать одним воздухом с гением современности. Тебе не понять. Ты никогда не хотел работать по специальности. Ты просто хотел денег — я рада за тебя. Рада, что ты их получил без воскресных отчетов. Это твой выбор, я тебя не осуждаю.

— Ты осуждаешь меня.

— Нет, Андрей, — мне пришлось положить руку на бедро, чтобы удержать осанку балерины. — Все в прошлом. У меня все есть.

— Кроме семьи, — перебил он ожидаемо зло. — Она для тебя не важна, я это понял. Одного выкинула, второго… Что же сына держишь под юбкой? Чтобы одиноко не было?

Высказался, или еще нет? По глазам видно — список долгий, но оглашать его разом смысла пока нет, о чем же тогда говорить с бывшей женой. Так, что ли?

— Ты сам уехал. Сунил сам уехал. При чем тут я? Хотя в отличие от тебя, он хотя бы не обвиняет меня ни в чем. Он не звал меня в Индию, потому что прекрасно знал, что я туда не поеду. Мы с ним разошлись, как взрослые люди. Это ты трусливо сбежал под дядину юбку. Не надо снимать с себя ярлыки и вешать их на других. Что тебе от меня надо? У тебя что, совесть неспокойна? Тебе нужно, что бы я признала вину. Ну, признаю. Мне плевать на твой суд. Я даже не буду тратить время на оправдательную речь. Я достаточно пошлину заплатила? Ужин — это уже сверх, верх наглости. Прости, мне домой надо. У меня завтра тяжелый день. Буду выполнять просьбу дочери по проверке волонтеров. Тебя на вшивость проверять поздно. Тебя, можно сказать, давно моль сожрала…

— Ты себе кажешься очень умной, да?

— Главное, что я кажусь такой другим, и мне за это платят. Тебе что, обидно, что я состоялась, как профессионал? Неужели тебя б устроила жена-неудачница? Ты же обратил на меня внимание по итогам первой сессии или даже второй…

— Дура ты, Марина.

Его голос даже дрогнул. Или ему просто в глаз что-то попало, а он просто перепутал ресницы с голосовыми связками.

— Я бы не приехала к тебе, даже если бы пришлось просить у американского государства талоны на еду. Как говорят, один раз предал, другой — не за горами.

— Я не предавал тебя, — процедил Андрей сквозь зубы. — Если хочешь знать, я тебе даже не изменял.

— И я тебе не изменяла до развода, и что? Если бы ты хотел, чтобы его не было, ты бы позвонил. И поверь, даже с твоими деньгами, развод бы был. Деньги я могла сама заработать, но поддерживать в ребенке веру в какого-то виртуального отца — спасибо, не надо. Если тебе так важно было сохранить нас, неужели так тяжело было прилететь хотя бы на день рождения? Ребенок-то в чем виноват, он не выбирал мать, это ты, выходит, ошибся с выбором. Полтора года, Андрей, ты жил без ребенка. Ладно, был уверен, что он накормлен и в безопасности, но так можно про зверя в зоопарке сказать, но это же ребенок… Неужели не чесались руки обнять? Вот именно этого я и не могла понять. Мне было плевать на деньги, но пытаться жить в браке с человеком, которому плевать на ребенка, спасибо, не дура… Ты же не был таким. Что же с тобой случилось? Дядя тебя приворожил, что ли? Телефон отобрал, приковал к батарее наручниками и не пускал в аэропорт?

— Не смешно.

— Поверь, мне тоже не было смешно, — отчеканила я каждое слово.

— Могла бы позвонить… — ответил он еще тише, но не менее зло. — Узнать.

— Навязываться? — уже повысила я голос. — Я знаю, что у тебя нет никаких этических преград, когда тебе что-то действительно надо. Наши отношения начались с подлости и ей же закончились!

Его глаза сверкнули. Или нет — это я, не вынеся взгляда, взглянула на хрустальную лампу, но потом снова на него.

— Что же такого подлого я сделал? — его рука оказалась у меня на локте, но я не дернулась.

Я окаменела.

— А ты и в сорок пять считаешь, что это нормально напоить девушку снотворным и остаться ждать бабушку, чтобы сдать ваши отношения с потрохами? Нормально?

Андрей еще сильнее изменился в лице: даже посинел на фоне черного костюма. Прямо-таки аутентичный похоронный вид вышел, и… вышел из себя. Повысил голос. Ногами лишь не затопал,