Неутихающая злоба по-прежнему мучила неугомонного великого князя. В начале следующего 1871 года он составил новое послание вдовствующей императрице, в котором снова жаловался по поводу все того же: что Цыси не стремится к мести Западу. Перестав упоминать ее имя в своих разносах, он сделал козлами отпущения великого князя Гуна с соратниками, которых обвинял в «раболепстве перед заморскими варварами». Два брата по отцу не разговаривали друг с другом, зато Цыси потворствовала великому князю Цюню.

Понятно, что этот великий князь вполне мог спровоцировать новые массовые беспорядки наподобие тяньцзиньских, из-за которых империи грозило втягивание в войну с катастрофическими последствиями. При этом Цыси еще не располагала властью, чтобы порицать его. Его позиция ненависти к иностранцам пользовалась такой широкой поддержкой у чиновников и населения, что бороться с ним по этому вопросу для Цыси выглядело делом самоубийственным. Таким образом, великого князя Цюня можно назвать часовой бомбой на взводе, заложенной под империей. В качестве вождя части населения, питавшей ненависть к иностранцам, этот человек служил главной помехой на пути проведения политики открытых дверей, поддерживаемой Цыси; и, как предводитель императорской гвардии, он обладал возможностью угрожать самой ее жизни. Он так ничего и не предпринял против нее не только потому, что она была матерью императора и сестрой его жены, просто в скором времени власть переходила ее сыну, а она возвращалась в гарем. Он готов был терпеть ее остававшийся короткий промежуток времени. Но для Цыси безопасность империи и ее собственная зависела от возможности предпринять что-то действенное для нейтрализации великого князя Цюня.

В возрасте пяти лет сыну Цыси Тунчжи установили строгий распорядок дня, то есть началась его подготовка по программе обучения цинских императоров и великих князей. Его забрали из палат матери и перевели в собственное отдельное помещение. Практически каждый день занятия у него начинались в пять часов утра. Когда его несли к наставнику в паланкине, обитатели Запретного города еще спали, только редкие слуги проходили мимо, а юный император, пользуясь моментом, припадал к подушкам и дремал. Очень часто густую сень дворцовых аллей разгонял только свет мерцающих походных фонарей его свиты.

Его наставниками были люди, по всеобщему признанию пользовавшиеся высочайшей репутацией в науках и поведении, одобренные и назначенные обеими вдовствующими императрицами. Составители программы обучения императора сосредоточили внимание на конфуцианской классике, которую Тунчжи декламировал наизусть, не вникая в суть. По мере взросления он стал больше понимать, а также научился писать очерки и стихи. Расписанием занятий предусматривались к тому же такие предметы, как каллиграфия, маньчжурский и монгольский языки плюс стрельба из лука и верховая езда. В священных конфуцианских текстах император Тунчжи ориентировался с большим трудом. Его главный учитель императорский наставник Вэн изо дня в день доверял своему дневнику безмерное раздражение в адрес августейшего ученика: император не умел как следует сосредоточиться на предмете, читал тексты вслух без должной беглости, неправильно писал иероглифы, а уроки навевали на него скуку. При написании стихотворений он проявлял мало интереса к утонченным сферам наподобие «Чистой родниковой воды, стекающей по камням», зато ему явно были больше по душе рассуждения по поводу императорских обязанностей, например «Назначения приличных людей, способных достойно управлять страной». Цыси и императрица Чжэнь часто интересовались у наставников императора его успехами. Женщин тревожил тот факт, что у их ребенка «возникала паника при одном лишь виде книги», и им оставалось только лить слезы, когда такая боязнь у него не прошла и к моменту вступления во власть. Они просто потребовали от учителей императора привить ему основные навыки, необходимые для предстоящего труда, и августейший наставник Вэн заверил их в исполнимости их указания, так как доклады его величеству будут выглядеть попроще китайской классики, а проекты указов составят обученные этому ремеслу чиновники. Потом Цыси проверила способности своего сына, связанные с поведением на людях, и обнаружила отсутствие у него умения говорить отчетливо или связно. Встревоженная мать потребовала от его наставников натаскать его так, чтобы он мог хотя бы задавать простые вопросы и давать короткие указания.

Юного императора интересовала только опера, которую его наставники считали бесполезным развлечением: «удовольствием исключительно для чувств». Он не обращал на них внимания и часто даже играл в представлениях как актер. В такие вечера он наносил на лицо грим и лицедействовал перед матерью, которая никак не мешала его увлечению. Завидными вокальными данными Тунчжи не отличался, поэтому старался исполнять роли, требующие знания боевых искусств. Однажды он исполнял роль генерала и по ходу действия поклонился евнуху, игравшему императора. Этот евнух торопливо рухнул на колени, на что Тунчжи закричал: «Что ты делаешь?! Нельзя было так поступать, раз уж ты выступаешь в роли императора!» Цыси не удержалась от смеха. Император к тому же питал большую страсть к маньчжурским танцам и охотно исполнял их перед своей матерью.

Можно упомянуть и другие его увлечения. Когда император находился еще в раннем подростковом возрасте, императорский наставник Вэн обратил внимание на то, как тот «хихикает и дурачится» со своими товарищами по учебе. Однажды он никак не мог сдержать смех, который у него вызвал отрезок обычнейшего текста, что чрезвычайно озадачило наставника. «Вот уж невероятно!» – читаем мы в его дневнике. И это фактически были те редкие моменты, когда его величество внешне проявлял хоть какую-то активность; обычно он выглядел опустошенным и неспособным выбраться из состояния апатии. Однажды Тунчжи признался в том, что не спал несколько ночей. После этого он запретил своим учителям спрашивать у него о причине бессонницы, а также строго предупредил их не говорить об этом ни слова его матери или императрице Чжэнь. Доведенный до предела терпения императорский наставник Вэн даже кричал на своего августейшего подопечного, но чаще доверял свои страдания собственному дневнику: «Что же нам делать?! Что делать?!»

В подростковом возрасте император познал радости физической близости с женщиной. Человеком, познакомившим императора с таким новым для него развлечением, называют симпатичного молодого придворного ученого по имени Ван Цинци, к которому Тунчжи привязался и относился как к приятелю по учебе. Вместе они сбегали из Запретного города, чтобы посетить проституток, как женщин, так и мужчин, в зависимости от сиюминутного желания.

Пока император прожигал дни своего буйного отрочества, при дворе шла подготовка к его обручению. Процесс отбора его гарема длился без малого три года с перерывом на проведение казни Крошки Аня и на ожидание, когда пройдет недуг Цыси. К началу 1872 года перед его шестнадцатым днем рождения спутниц жизни подобрали для него – сделали это две вдовствующие императрицы при его непосредственном участии. Церемонию обручения назначили на конец года. Из сотен подходящих по всем параметрам девушек будущей императрицей выбрали девушку из рода Алютэ.