супруги, братья Грызуновы, просто штатские люди, члены общества голубиных садок, хорошие стрелки и страстные охотники… Не пришел только тот, от которого никак уж нельзя было ожидать подобной неаккуратности – именно князь Чох-Чохов, при всех дружеских сборах первый, при разъезде последний, удивительно приятный тулумбаш[82] и устроитель шашлыков под кавказскую зурну. А дело было в Петербурге.

Квартира Овинова помещалась в нижнем этаже, на улицу – ход прямо из швейцарской, и отделана была на славу дорогими персидскими коврами, оттоманками, тигровыми и медвежьими шкурами, расшитыми золотом, бухарскими чепраками[83] и такими богатыми арматурами по стенам[84], что один даже сутки не соскучишься, разглядывая эти диковины.

В углу ярко пылал большой голландский камин, – и все мы сидели полукругом около этого камина. На низеньких столиках стояли графины с удивительной мадерой, а по случаю приезда дамы – могло быть и несколько – красовались вазы с фруктами и коробки конфет от Конради… Сигарами же гостеприимный хозяин угощал только настоящими гаванскими…

Хорошо нам было! Тепло и уютно… А на улице бушевала ужаснейшая погода, в окна хлестал дождь пополам со снегом, сквозь тяжелые портьеры даже слышно было! В печных трубах слышалось заунывное, зловещее такое завывание, и фонари еле-еле подмигивали, подслеповато моргая во мгле непогоды.

Нам же было, как я уже сказал, очень хорошо, и на непогоду мы не обращали ни малейшего внимания.

Разговор шел очень оживленно и весело… Сначала, конечно, мы засыпали новоприезжего вопросами наперебой – капитан едва успевал отвечать, удовлетворяя наше любопытство; потом он рассказывал нам о последней экспедиции на Памир, мы его слушали очень внимательно: потом доктор вспомнил необыкновенный случай в своей практике, рассмешил нас до слез. Потом мадам Терпугова спела что-то очень веселое, по-итальянски – я ничего не понял, хотя она очень выразительно поводила глазками и выгибала талию весьма тоже выразительно; потом один из братьев-стрелков стал рассказывать про вчерашнюю садку[85] и хвастать своим ружьем; потом сеттер Чарли, которому другой брат наступил на хвост, взвизгнул и ворча забрался под диван… И вдруг мы все сразу почему-то замолчали… Это бывает: говорят, говорят… весело так, бойко, да вдруг смолкнут все разом, и в комнате воцарится мертвая тишина – такая, что даже слышно, как часы тикают в жилетном кармане.

Прошло с минуту… Тишины этой никто не решался прервать… только доктор начал было:

– Да…

И замолчал.

Овинов провел рукой по лицу и, наконец, заговорил.

– Удивительное дело. Вот также тогда… смолкли мы разом… Помнишь? – он обратился ко мне.

– Еще бы не помнить!

– Так вот, сидели мы в заброшенной саклюшке[86] и расшумелись на славу, а джигиты спали, как мертвые… Еще бы им не спать после восьмидесятиверстного перегона… на дворе чистая буря разыгралась!.. Расходились горные ветры да ливни – носу не высовывай, а мы пируем у огонька… Шумели, шумели – да сразу и смолкли… и слышу я далекий, чуть донесшийся до уха, звук… Да… выстрел!.. Непременно выстрел и не ружейный… тук… и снова все тихо…

– А вы знаете, господа, что значит ночью выстрел, да еще такой, которого причину вы объяснить не можете?

Овинов обратился не к нам всем вообще, а к братьям Грызуновым, доктору и господину Терпугову с супругой.

– Ну, обыкновенно, выстрел – и все тут… кто-нибудь… зачем-нибудь… Мало ли что!..

– Нет! По-нашему это вот что: мигом на коней и, на слух, все туда!.. Коли стреляют – значит, беда!.. А коли беда – иди на выручку!.. Вот, что это значит…

Полковник Ларош-д’Эгль поднялся с места, шагнул к хозяину и крепко стиснул ему руку…

– Помню и, конечно, никогда не забуду!.. – сказал он, сел на свое место и, обращаясь уже ко всем, пояснил: – Это была последняя, пятая пуля из моего револьвера. Затем оставалось только вынуть шашку и погибать, потому что их было человек восемь… Не раздайся топот коней и голоса… не появись вовремя, как с неба свалившаяся, помощь – я бы, конечно, не сидел здесь, не пил бы этой мадеры и не любовался бы прелестными глазками нашей милой собеседницы!

– Merci[87]! – протянула та полковнику свою ручку…

Терпугов сделал недовольную гримасу.

– Ну, как вы думаете, господа?.. Почему мы смолкли?..

Хозяин опять обратился к прочим членам компании.

– Да просто потому, что наговорились; речь оборвалась, ну, и перестали!

– Нет, я не про то… А почему именно в эту минуту?.. Ведь мы могли также замолчать и минутой позже!..

– Случайность!..

– Во всяком случае, для меня лично, очень уже счастливая случайность! – добавил полковник Ларош-д’Эгль.

– Ну, а теперь, вот тоже разом замолчали… Это тоже что-нибудь означать должно? – спросил скептик-доктор.

– На этот раз для того, чтобы дать повод рассказать мне тоже весьма интересную историю, по поводу тоже кажущейся случайности! – заговорил один из братьев Грызуновых, младший. – Действительно, как подумаешь, почему это, случайность, а так кстати?

– Расскажите! – одобрительно произнес хозяин дома.

– Да это было неделю всего тому назад. Вы все знаете, как я аккуратен относительно оружия!.. Ведь уж, кажется, осмотрительнее меня и спокойнее нет в этом отношении ни одного охотника…

– Это верно! – подтвердил его брат.

– Ну, вот; стою я в цепи, шестым нумером… Медведя поднимают здоровенного!.. Внимание напряжено. Тишина в лесу, в цепи, то есть, мертвая, глаза так и пронизывают чащу, а слух работает так, что зайчишка за версту чихни – и то не прозеваешь… Стою уже с полчаса, а, может, и больше… Вдруг впереди, в кустах, что-то засопело и затрещало… Приглядываюсь: лезет косолапый!.. Ближе, ближе… шубу его уже ясно различаю. Пора! Я – бац! из одного… бац! из другого… Что за черт!? Тюк да тюк и всего тут… Я к замку – а патронов нету!.. Забыл вложить! Я-то? Да так с разряженным ружьем в цепи сколько времени простоял!.. Ну, и слава же тебе Господи!.. «Полегче, барин! – Это медведь-то мой, говорит. – Я староста Никон, иду доложить, что мишка, через загонщиков, задним ходом прошел к Никулинскому перелеску»…

Большинство слушающих невольно расхохотались.

– Чего смеетесь!? – покачал головой рассказчик. – Не смеялись бы, кабы я две разрывные послал в бок неповинному старосте Никону…

– Не лезь, как дурак, прямо на цепь! Обходи стороной! – вступился было брат.

– От этого, брат, не легче бы было! Конечно, не засудили бы за убийство человека, а все бы тяжелый камень всю жизнь на душе протаскал бы!

– Конечно! – согласились все.

– А ведь тоже, подобная забывчивость со мной в первый раз и, конечно,