Где-то раскопали кадры хроники моего первого триумфального появления на Леванте после заварушки на Новой Колумбии. Нас тогда снимали всех троих — меня, Азима и Асада ад-Дина, который в те времена еще не был калифом. Из меня сделали национального героя, спасшего наследника престола от злобных скаари, и когда уже через неделю Асад ад-Дин назвал меня своим сыном, население трех планет Калифата встретило эту новость с неподдельным восторгом.

Интересно, как они отреагируют сейчас.

Потом наши с Асадом пути разошлись, и ему стало выгодно видеть меня мертвым. К счастью для кленнонцев, это было частью закулисных планов калифа, и его подданные об этом развороте в наших отношениях ничего не слышали. Официально я все еще оставался его сыном и значился в списке наследования, опережая даже Керима, их нынешнего правителя.

Почти два века прошло, и вот эта старая история вышла на новый виток.

После того как посол одобрил все три ролика и стал препираться с журналистами относительно времени их выхода в эфир, я заподозрил, что акулами микрофона двигает не только любовь к сенсациям, но и теплое чувство к платиновым кредитным карточкам, обеспеченным Центральным банком Кленнонской Империи. Слишком уж активно эти парни прогибались под любое желание Брэдшоу.

Когда вся эта тягомотина закончилась и журналистам дали разрешение убраться восвояси, было уже глубоко за полночь, и я решил отложить разговор с Риттером и тем, кто сидел внутри него, до лучших времен. А именно — до завтрашнего утра.

И заснул, как только моя голова коснулась подушки.

Ночь.

Холодный осенний дождь идет уже два дня, одежда промокла насквозь. Но сейчас дождь — наш союзник, даже несмотря на то, что последние двести метров пришлось ползти по грязи.

Вот она, пулеметная точка, совсем рядом. Двое часовых, их вот-вот должны снять мои ребята.

Сколько их там в блиндаже? Десять, двадцать? Спите спокойно, недолго вам осталось чувствовать себя хозяевами на нашей земле.

Часовой снят. Остался еще один.

Шорох со стороны блиндажа, поворачиваю голову на звук. Эй, не вовремя ж тебя вынесло покурить, Ганс.

Ползу, вжимаясь в землю. Еще чуть-чуть, вот совсем немного, ты только не смотри пока в мою сторону, не смотри… Переваливаюсь в траншею, бью ножом в горло, чтоб не орал, не поднял шум.

Не орет, хрипит.

Помогаю ему аккуратно упасть на землю, осматриваюсь. Вроде тихо. В траншее, кроме меня, никого нет. Пока нам везет, пока…

Все равно тревожно. Везение не длится долго, а нашему отделению и так слишком везло. Две вылазки за линию фронта без потерь, добыли «языка», сработали, что называется, без шума и пыли. Тихо сработали. Хорошо бы и сегодня обошлось.

Хотя тихо сегодня и не получится. Дот так просто не уничтожить, придется немного пошуметь.

Со вторым часовым нам не везет, прежде чем получить свое, он успевает крикнуть, выстрелить из автомата, поднять тревогу. Удивительно, как много звуков он успевает издать перед смертью.

Что ж, работаем. Связку гранат в блиндаж, бросаюсь на землю, чтоб не накрыло взрывной волной. От грохота закладывает уши, по спине барабанит град из земли и щепок, в траншею валит дым. Срываю с плеча трофейный «шмайсер», жду тех, кто выбежит из развалин блиндажа. Никто не выбегает.

Тишину ночи прорезают автоматные очереди. Мое отделение вступает в бой. Дот, главное — дот. Если он останется цел, то в следующей атаке мы на этой высоте полбатальона положим.

Начинает стрекотать пулемет. Черта с два, дружок, ты нас не видишь. Палишь в темноту наугад.

Хорошо, что осветительную ракету никто запустить не успел.

Нам все еще везет, все еще…

Новый взрыв, и пулемет захлебывается. Кто-то орет по-немецки, ругается. Третий взрыв, чтоб наверняка. Ворваться в дот, перебить тех, кто остался.

Теперь бы уйти, раствориться в ночи и дожде бесплотными тенями, пока подкрепление не подошло, пока на соседних позициях не очухались, но нельзя.

Смотрю на часы, скоро атака. Надо удерживать высоту до подхода основных сил.

Собираю своих людей, все целы? Есть раненые, убитых нет. Пока везет, пока…

Распределяю людей по траншее. Интересно, откуда они попрут?

Интересно, переживем ли мы эту ночь?

Кабы знать…

Утром вокруг посольства собралась толпа.

Люди заполонили площадку перед входом, полностью перекрыли соседние улицы. Их было много, и все они хотели видеть меня. Наверное, так чувствуют себя рок-звезды или жертвы суда Линча.

Однако, судя по настроениям собравшихся, суд Линча мне сегодня не грозил. Политика Керима была не слишком популярной, и первыми к посольству подтянулись те, кто был с ней не согласен, а за ними пришли просто любопытствующие.

Посол Брэдшоу попросил меня обратиться к ним с речью. Я вышел на балкончик, помахал ребятам рукой и произнес укороченную версию той чуши, что вчера наговаривал на камеру. Толпа пришла в неописуемый восторг — я сразу же заподозрил, что она наполовину состоит из нанятых кленнонцами клакеров, — и стала требовать продолжения банкета.

— Хорошего понемножку, — мрачно сказал Реннер и посоветовал повторить шоу через пару часов.

Все вроде бы шло по плану, но Реннеру происходящее не нравилось. Видимо, он никак не мог выбросить из головы мысль, что он поможет мне сесть на трон, а я окажусь Фениксом и устрою им очередную серию своего феерического представления с большим количеством спецэффектов. Говорят, Феникс очень любит взрывы…

Вернувшись в свои апартаменты, я обнаружил развалившегося в моем кресле полковника Риттера.

— Как тебе нравится быть публичной персоной? — поинтересовался он.

— Никак не нравится, — сказал я.

— Привыкай.

Я вытащил из кармана позаимствованный у него вчера генератор помех и вдавил в корпус единственную кнопку.

— Ах, вот где эта штука, — сказал Риттер. — А я думал, я ее потерял или забыл.

— Кстати, об этом, — сказал я. — Джек, я хочу, чтобы у тебя случился провал памяти. Прямо сейчас.

— Не совсем понял смысл этой шутки.

— А я и не шучу.

— Я не знаю, на что ты пытаешься намекнуть, но я этого не контролирую, — сказал Риттер и осекся.

На мгновение его лицо стало стеклянным, а взгляд — бессмысленным, но секундой позже он уже ухмылялся и закладывал ногу за ногу.

— Ну, здравствуй, Алекс, — сказал он по-русски.

— Здравствуй, Феникс.

— Зови меня Холденом, — сказал он. — Феникс — это мой рабочий псевдоним, а я вроде как бы подал в отставку.

— С чего бы это?

— Я умираю, — сказал он. — Да и смысла теперь никакого уж нет.