Я сорвал наушники с головы и чуть не зашвырнул подальше, но остановился. Все равно на проводе обратно прилетят, да еще гнездо штекером повредить могут. И вообще — наушники-то тут при чем? При чем, конечно, — пугают, блин, аж руки дрожат. Это что, я впрямь так испугался? Музыки и собственного имени?

Щаз.

Я нахлобучил наушники, закрыл игру, где меня все равно убили, и принялся искать напугавшее место песни, понимая уже, что там просто слова созвучные, типа «Nail is my love».[23]Песня-то про мрак, который сорвался с цепи, — так что любовь к гвоздю или там когтю вполне логична. А что читается фраза немножко не так, как я услышал, — норвежцы же поют, у них произношение довольно всякое.

Так я себя успокаивал, гоняя туда-сюда последний трек, потом предпоследний, потом следующий. Нигде не было ничего похожего ни на имя мое злосчастное, ни на гвоздик любви. Пришлось найти и прочесать все тексты альбома, который я слушал. Я половину строк вслух проговорил, прикидывая, мог ли мой утомленный мозг вот это сочетание за оклик принять. Не мог, по идее. Но смог же. Могучая кучка заслуженно серого вещества. Завязывать надо с музыками этими.

Я закрыл плеер. Музыка притихла и смолкла. Хотя должна была смолкнуть сразу, как всегда, — а не так, будто одновременно звучала в наушниках и в каком-то внешнем динамике, который вырубился с секундной заминкой.

Я снял наушник, прислушался и огляделся — который раз за день. Если телика не считать, не было у нас динамиков. Колонки от компа в новогодние каникулы сломались, и папа сказал, что новые покупать не будет из жалости к семейному покою и во имя добрососедских отношений.

Я открыл плеер, несколько раз поставил и тормознул ту же композицию, вслушиваясь. Звук доносился из наушников еле-еле, глухой и мятый.

Физичка Александра Митрофановна учила нас доводить всякий опыт до конца.

Я напялил динамики, включил, выждал пол-куплета, нажал «стоп» и сбил левый наушник. И вроде четко услышал гаснущий стон гитары. И вздрогнул, услышав совсем четкий стук. Стучали по батарее. Видимо, недобрые соседи. Обнаглели, времени-то всего — опа. Ну, одиннадцати еще нет. Но эксперимент свернем, и пусть мне Митрофановна трояк ставит — если узнает, естественно. Четверть только начинается, исправлю.

Я отложил наушники, бегло глянув, не сшибаю ли роутер, и крупно вздрогнул. На костяшке большого пальца у меня тускло сверкнул ноготь. Недлинный такой. Подрезанный. Мой, в общем, — но на пару сантиметров выше положенного.

Nail is my love.

Я с ужасом уставился на пальцы. Нормальные, малость ссаженные и распухшие, но с ногтями в положенных местах. Показалось. Уф. Сердце грохотало, что те барабаны. Ладони упали на коленки, и тот же тусклый отблеск мигнул на боевой костяшке левой кисти. Сползает все сильнее, понимаешь. Теперь я не вздрогнул. Утомленно приподнял руку, убедился, что все с ней нормально, и сказал вслух:

— Переутомился. Спать пойду.

И во весь экран компа развернулось окно скайпа. Видеозвонок. «Папаня вызывает». Я заулыбался. Вот ведь человек, даже в больнице нашел возможность в Сеть выйти и меня вызвать. Ну, сейчас поговорим. Я потянулся поправить камеру и чуть не грохнулся вместе с креслом. На экране возник темный квадрат с косыми желто-коричневыми пятнами, совершенно на папу не похожими. Я удержался от падения и от стремительного рывка куда подальше, с трудом напялил наушники и неуверенно позвал:

— Пап. Это ты?

Посмотрел на свою желто-коричневую искривленную рожу с выпученными глазами, помахал рукой перед носом и откинулся на спинку. Можно было посмеяться или поплакать, но сил не было. Комп умудрился включить два скайпа, мой и папин, — и я, стало быть, пытался разговаривать с собой, ну и пугался тоже себя. Как большинство нормальных людей. А еще пальцы топырил — я опытный, я не такой. Пуганая ворона с внезапным хвостом, вот и все.

Я схлопнул папин аккаунт, а свой не получилось — программа подтормаживала. Ладно, я пока наушники уберу.

Монитор что-то коротко показал и спрятал. Оранжевая плашка мигала внизу экрана. Это скайп развернулся и свернулся. Я, понятно, раскрыл окно. В окне была невнятная картинка, даже две — на нижней маленькой я с глупо приоткрытым ртом, на большой, в центре, абстрактная живопись — темный прямоугольник на черном фоне. Я захлопнул пасть и попытался сообразить, что это и откуда.

Видеозвонок это, опять с папиного аккаунта и с нашего же компа, который что-то разрезвился. Рожу мою снимает наша вебка, вот она, сидит верхом на мониторе. А основной кадр идет не с нее. Я не прямоугольный пока, позади меня ничего подобного нет, и вокруг… Я медленно перевел взгляд на экран. Точно. Это наш коридор, который в Дилькину комнату упирается, — вон по бокам, если приглядеться, дверь в ванную и в родительскую…

Дверь в родительскую комнату колыхнулась, выпуская невысокую сутулую тень. Я обмер. Тень покачалась и пошла к Дильке.

Я быстро, так, что в шее хрустнуло и заболело, повернулся лицом к коридору. Никого там не было. Пусто, двери прикрыты, и спрятаться негде — это камера с трудом разбирала детали, а глазам вполне хватало света, падавшего из зала. Какая камера, откуда? Потом.

Я метнулся глазами к экрану и успел заметить, как прикрылась дверь в Дилькину комнату. И ощутил правым ухом и щекой легкий толчок воздуха с той стороны.

Кресло мягко стукнуло о диван, и я обнаружил, что уже стою на ногах глупо растопыренный: сгорбился на полусогнутых, левый локоть вперед, рука с ножом у бедра. Откуда нож-то взялся? Потом.

Коридор я проскользнул, не заметив, и медленно повел локтем от родительской к Дилькиной двери. Обе были захлопнуты, за обеими был молчок, от обеих перло дичью. Я и понимать не стал, в каком именно смысле. Тень ушла за Дилькину дверь, и дичь за этой дверью ощущалась острее, аж на лоб давила.

Я мягко толкнул дверь в Дилькину комнату ребром ладони, приседая и собираясь в жесткий ромбик: локоть — нога — нож — нога; кто напрыгнет, мимо пролетит уже половинками, а если что, я и сам отскочу. Не гордый. Дверь беззвучно поползла, впуская в комнату мою нечеткую тень. Когда башка тени поймалась Дилькиным столом, дверь рванулась и, со стуком ударив о стену, распахнулась настежь.

И стало скучно и расслабленно. Ощущение дичи ушло.

Комната была темной и пустой. И правильно. Никто не мог так рвануть и себе в лоб не въехать. Или тень могла? Да ну на фиг. Не бывает.

Я скользнул на шаг назад, включил свет в коридоре, подождал секунду и пошел по своей тени. И никого не нашел. Не было в комнате никого — ни под столом, ни под кроватью, ни за шторами, ни за дверью. В шкаф дошкольник влез бы с трудом — хотя мы это не проверяли, шкаф появился, когда Дилька в школу уже пошла да тут и выяснила, что размеры не совпадают. Но я все равно поворошил платья и стопки футболок. Никого. И окно закрыто.