Но ноги и сердце упрямо спешили обратно, и Арин прибавил шагу. Однако девушки возле шлюзов уже не было.

Арин пустился на поиски. Он прошел вдоль канала к реке, над которой возвышался мост, словно выгнувший спину диковинный зверь. Арин вдруг вспомнил, во что была обута служанка. Черные сапоги для дуэлей. С какой стати горничная решила выйти в город в парадной обуви?

Арин вообразил странную картину: безликая служанка перебирает модные туфельки в поисках чего-нибудь подходящего. Почему он это представил?

Кинжал тоже выглядел странно. Служанки, как и все валорианцы, носили оружие, но кто заматывает рукоять тряпкой? Ведь ее неудобно держать! Арин не представлял, зачем служанка так сделала… Разве что рукоять нужно было спрятать.

Он перешел на бег. Пот стекал по лицу и щипал рану. Арин не видел рук служанки, но почему-то прекрасно их представлял — бледные, тонкие пальцы. Представил, как они скользнули под рубашку, касаясь его кожи. А вот помчались по черно-белым клавишам в диком танце…

Девушка стояла на мосту. Увидев ее руку на кованых перилах, Арин решил, что у него просто разыгралось воображение. Пальцы служанки постукивали по перилам, играя беззвучную мелодию на невидимых клавишах. Он узнал этот жест. Он узнал эту руку. Арин перешел на шаг. Служанка не замечала его, погруженная в мысли. Девушка всматривалась в темноту, поглощенная видом реки и мелодией, которая звучала у нее в голове.

Арин тихо приблизился, едва слышно произнес имя и осторожно дотронулся до холодной руки без перчатки. Коснулся родинки возле большого пальца, похожей на маленькую черную звездочку. Сперва Арину показалось, что девушка совсем не испугалась. Она на секунду замерла, после чего повернулась, как будто узнала его. Но, взглянув на него, Кестрель отшатнулась, как будто почувствовала опасность. Она отдернула руку и вскинула ее, точно хотела защититься, закрыться.

Все-таки он ее напугал. С ее губ сорвался вскрик, глаза наполнились ужасом, словно она увидела чудовище. И тогда Арин вспомнил. Он и есть чудовище.

Она подняла руку, желая коснуться его лица, но Арин вздрогнул, и она тут же опустила руку, словно обжегшись. Кестрель почувствовала холод ножа, который изуродовал Арина. Этот клинок вонзился ей прямо в душу и задел что-то жизненно важное. Внутри все сжалось, она не могла выговорить ни слова. От боли воздух в легких словно закончился.

Арин провел пальцами по стежкам. Два длинных шва тянулись ото лба и до левой щеки.

— Что с тобой случилось? — прошептала Кестрель. Он закрыл рану рукой, но было поздно — Кестрель уже все увидела.

— Арин, ответь.

Он молчал.

— Пожалуйста, — попросила она.

Арин наклонился — Кестрель сначала не поняла зачем — и достал кинжал из сапога.

Ее кинжал. Ее любимый кинжал. Прекрасный баланс, на рукояти — рубиновая печатка. Кинжал, который император забрал у нее несколько недель назад.

— Вот что, — ответил наконец Арин и вложил кинжал ей в руки.

«Простите. Мне жаль», — сказала Кестрель императору. «Ничего тебе не жаль. Но ты пожалеешь». Она выронила кинжал, Арин снова поднял его.

— Осторожнее, а то испортишь клинок. Лезвие хорошее, острое. Уж я-то знаю. И стражник, у которого я его отнял, тоже с ним очень близко познакомился. Кстати, не ожидал, что валорианцы настолько трусливы: подослать убийцу прирезать меня в темном углу!

— Арин, это не я.

— А я и не говорил, что ты. — Однако его голос прозвучал резко и грубо.

— Я бы никогда так не поступила.

Должно быть, Арин почувствовал, что Кестрель вот-вот расплачется. Он ответил уже мягче:

— Я тоже так думаю.

— Почему? — Ее голос дрогнул и надломился. — Я действительно могла все это подстроить. Это же мой кинжал. На нем моя печать. Почему ты сразу поверил моим словам? Почему ты вообще мне веришь?

Арин облокотился на перила моста, держа кинжал над водой и повернувшись к Кестрель в профиль.

— Я привык тебе доверять, — признался он наконец.

— А зря, — пробормотала Кестрель.

Его голос звенел от напряжения. Арин метнул взгляд на дочь генерала: он понял, что Кестрель тоже заметила эту натянутую нотку, и запоздало попытался изобразить безразличие.

— Ну, если рассуждать логически, — пожал он плечами, — зачем бы тебе подсылать ко мне убийц? Какой у тебя может быть мотив?

— Например, я хотела положить конец слухам о нас.

— Надеюсь, это не так. Мне нравятся эти сплетни.

— Перестань паясничать! Почему ты так уверен, что это не я? Ты должен меня подозревать.

Он покачал головой:

— Это не в твоем стиле — подсылать кого-то сделать за тебя грязную работу.

— Я могла измениться.

— Кестрель, зачем ты пытаешься переубедить меня?

«Потому что я виновата», — хотелось ответить ей.

— Только что ты уверяла меня, что ничего такого не делала, — продолжил Арин, — и я в это верю. Не расскажешь, как твой кинжал попал к императору? И кого он хотел наказать? Только меня… или и тебя тоже?

Кестрель не могла произнести ни слова.

— Я бы сказал, что польщен, — вздохнул Арин, — но императорская лесть мне не очень-то нравится. — Он выпрямился и снова протянул Кестрель кинжал.

— Нет, — отрезала она.

— Клинок ни в чем не виноват.

Горло Кестрель мучительно сжалось от невыносимого чувства вины. Он слишком ей доверял.

— Если попытаешься отдать мне этот кинжал, я выброшу его в реку.

Арин пожал плечами, спрятал клинок в сапог и снова повернулся к Кестрель. Из-за шва, стянувшего кожу, можно было подумать, что он улыбается, хотя губы Арина были сжаты в тонкую прямую линию.

— Уверен, я выгляжу отвратительно, но не будем об этом. Я хочу поговорить о другом. — Он указал на простой шарф на голове, потом на ее черные сапоги. — Кестрель, что ты задумала?

Она совсем забыла о том, как одета.

— Ничего.

Арин приподнял брови.

— Это был вызов. Я поспорила с дочерью сенатора, что сумею выбраться из дворца без сопровождения.

— Придумай что-нибудь получше, Кестрель.

— Я просто устала сидеть взаперти, — пробормотала она.

— В это я вполне могу поверить, но сомневаюсь, что это единственная причина.

Арин, прищурившись, разглядывал ее. Потом провел пальцами по перилам, шагнул ближе к Кестрель, сжал в руке воротник ее морской шинели и потянул в сторону. Казалось, мир вокруг затих и замер.

Арин наклонился к ней. Стежки царапнули щеку. Он уткнулся в шею Кестрель и глубоко вздохнул. По ее телу прокатилась волна тепла. Кестрель представила, как приоткроются его губы, прижимаясь к ее коже. Представила его улыбку. Вообразила, что будет дальше, как поступит, как забудет обо всем. Она точно смотанная в клубок шелковая лента: стоит отпустить кончик, и клубок распутается. Кестрель замерла, погрузившись в мечты.