я оставался таким, как сейчас. Разве это не было бы справедливо? За это… за это я отдал бы все, чем владею: мою знатность, богатство, да нет, этого мало! Я бы душу отдал за это.

– Опомнитесь, опомнитесь! – в ужасе воскликнул художник. – Что вы говорите?!

– Это не я говорю. Это подсказала мне картина. Я согласен с лордом Генри. Теперь я понял – он совершенно прав. Молодость – это единственная драгоценность в нашей жизни. Когда станет очевидным, что я старею, нет, я не смогу жить, я покончу с собой…

Художник побледнел, сделал шаг к Дориану и схватил его за руку.

– Дориан! Что с вами? Вы сошли с ума! Вы так побледнели.

Но Дориан резко вырвал свою руку.

– Я завидую всем и всему, чья молодость бессмертна.

Неожиданно слезы блеснули в глазах юноши.

– Вы, Бэзил, открыли мне мою красоту, о которой я как-то мало думал прежде. А вы, лорд Генри, как бы перевернули страницу моей жизни. Я понял, как моя красота хрупка и недолговечна. Время – ее смертельный враг. И вот я завидую этому портрету, который вы написали со всем мастерством, на которое вы только способны. Почему он сохранит то, что я обречен утратить? О если бы было наоборот! О если бы портрет менялся, а я мог всегда оставаться юным, таким, как сейчас! Бэзил, Бэзил, зачем вы его написали? Наступит время, и мне будет невыносимо смотреть на него. Этот портрет будет издеваться надо мной, унижать меня, дразнить.

Дориан упал на диван, зарывшись лицом в бархатные подушки.

– Смотри, Генри, – воскликнул художник с горечью, – вот что ты наделал. Ты и твой жестокий и порой бесчеловечный ум.

Но лорд Генри только улыбнулся:

– В чем я виноват? Разве тот, кто открывает законы жизни, виноват в том, что они порой безжалостны?

Бэзил отвернулся от портрета.

– Генри, мне кажется, я ненавижу свою лучшую картину. Однако это всего лишь холст и краски, – с отчаянием проговорил Бэзил. – Я его уничтожу.

Дориан Грей резко сел. В лице его не было ни кровинки. Он со страхом следил за Бэзилом, который решительно подошел к своему столу. Что это? В его руке блеснул нож с тонким острым лезвием. Неужели он хочет уничтожить портрет? Не может быть! Одним прыжком Дориан соскочил с дивана, выхватил нож из рук художника и с ужасом отшвырнул его в сторону.

– Что вы хотите сделать, Бэзил? – крикнул он. – Ведь мой портрет – это почти что я. Это было бы как убийство.

– Значит, вы все-таки цените мою работу, – тихо сказал художник.

– Ценю мой портрет? Да я его обожаю! Бэзил, я влюблен в него. Мне кажется, что этот портрет – часть самого меня, может, даже я целиком.

– Что ж, – холодно ответил тот, – краска высохнет, я покрою ее лаком, затем портрет вставят в раму, и после этого я отправлю его к вам домой. Я чувствую себя безмерно усталым. Давайте не будем сегодня больше говорить о портрете. Пожалуй, я даже рад, что его больше не будет в моей мастерской, хоть это и очень странно.

Бэзил взял колокольчик и позвонил.

– Надеюсь, вы не откажетесь выпить чаю, Дориан. Нам надо отвлечься и сменить тему. А ты, Генри? Боюсь, что ты презираешь такие простые радости, как чашка хорошего чая.

– Наоборот. Я всем сердцем люблю простые радости, – насмешливо сказал лорд Генри. – Это самая надежная крепость для сложных характеров.

Лакей внес поднос с тончайшими японскими чашечками. Все уселись за стол. Большой старинный чайник выпускал струйки пара.

– Ну, Дориан, – сказал художник, – вы так бледны, я прошу вас, разливайте чай.

– Я собираюсь в театр, – с улыбкой проговорил лорд Генри, – не может быть, чтобы ни в одном театре Лондона не ставили сегодня что-нибудь интересное.

– Пожалуй, я пошел бы с вами, лорд Генри, – промолвил Дориан, – я хочу забыть о нашем разговоре, забыть об этом портрете.

– Я очень рад. А ты, Бэзил, разделишь с нами это удовольствие?

Но тот лишь отрицательно покачал головой.

– Ну что ж, значит, мы отправимся вдвоем, я и Дориан.

Юноша улыбнулся, глядя на спокойное лицо лорда Генри. Бэзил, мрачный и даже осунувшийся, подошел к портрету.

– Что ж, я останусь наедине с подлинным Дорианом.

– Ну что вы, мой дорогой художник? – спросил Дориан Грей. Слабый, нежный, почти женский румянец проступил у него на щеках. – Так вы действительно думаете, что это подлинный Дориан?

– Да, – тихо ответил художник, – это именно так.

– Но ведь это замечательно, Бэзил!

– Во всяком случае истинно одно: на портрете вы останетесь таким всегда, – невольно вздохнул Бэзил.

– Ну, довольно об этом, – лорд Генри притворно нахмурился, – мы опять возвращаемся к утомительному разговору. Идемте, мистер Грей. Мой кабриолет уже у ворот.

– До свидания, Бэзил, – улыбнулся Дориан. – Мне действительно нужно развеяться.

Когда гости ушли, художник сел в кресло напротив портрета, его лицо было омрачено какими-то тяжелыми мыслями.

Глава 2

Время шло, и все чаще встречались Дориан Грей и лорд Генри. Пожалуй, не проходило и дня, чтобы они не были вместе. Особенно разнообразны были их вечера. Они посещали концерты, не пропускали ни одной интересной выставки и часто кончали в театре свой вечер.

Перед Дорианом открылись все модные салоны Лондона, весь его аристократичный мир. В этом не было ничего удивительного: оба они были знатного происхождения, богаты, Дориан привлекал все взгляды своей красотой, лорд Генри блистал в обществе своим остроумием, и многие его афоризмы передавались из уст в уста. Лорд Генри познакомил Дориана со своим дядей, лордом Фермором. Это был классический старый аристократ, холодный в душе, но умевший казаться добрым и мягким.

Лорд Фермор охотно приглашал к себе многих, но только тех, кто умел его развлечь. Пожалуй, первое место тут занимал племянник, лорд Генри, поэтому двери роскошного дома были для него всегда открыты. Лорд Фермор часто просил Дориана сесть за рояль, всем нравилась его манера играть, манера прикасаться к клавишам. Вокруг него собирались самые модные дамы, и все готовы были подолгу слушать его игру, находя ее очаровательной и своеобразной.

Однажды, еще до того как Дориан Грей был представлен лорду Фермору, лорд Генри, оставшись наедине со своим дядей, спросил:

– Я совсем ничего не знаю о матери Дориана Грея. Мне говорили, что она была необыкновенно красива.

Лорд Фермор откинулся в кресле, и лицо его приняло мечтательное выражение.

– О эти воспоминания! Мать Дориана, Маргарет Девере, несомненно, была одной из самых очаровательных девушек, которых я только встречал. У нее был своеобразный характер, пылкий, порывистый и романтичный. Впрочем,