– Так вы думаете, ваше сиятельство, что война будет большая и люди со всех губерний пойдут в ополчение?

– Нет, не со всех, но с тех, на которые зайдет неприятель. Но вы не бойтесь, южные губернии уж точно не затронет.

– А Москву? – обеспокоилась пожилая дама, думая о своей поездке в древнюю столицу.

– Ну, кто же пропустит Бонапарта к Москве! – успокоил ее Призванов. – Да вы не тревожьтесь понапрасну. Даст Бог, нашему государю все-таки удастся договориться с Наполеоном.

– Как бы там ни было, батюшка, но я всегда буду при вас, оставаясь вашим верным сыном и помощником, – заявил Захар, который, похоже, был недоволен гостями, промолчавшими о пороках его старшего брата.

– Спасибо, милый, – слабо улыбнулся граф, – но, кроме сыновнего долга, есть еще долг перед отечеством. Однако не будем заранее об этом говорить.

Видимо, Артемия Степановича несколько утомила беседа, и он, откинувшись на спинку кресла, глубоко вздохнул и слегка прикрыл глаза. Домна Гавриловна, воспользовавшись короткой паузой, поблагодарила хозяев за гостеприимство и поспешила откланяться.

Гости встали, прощаясь, а граф вдруг напоследок внимательно взглянул на Софью и с добродушной усмешкой кивнул Домне Гавриловне:

– А ваша племянница, мадам, уж очень молчалива. Я так и не узнал, какой у нее голос.

Софья, не желая выглядеть робкой дикаркой, решила отшутиться:

– Голос у меня, ваше сиятельство, обыкновенный и, увы, не певческий.

– Однако весьма мелодичный, – улыбнулся граф. – А вы не только хорошенькая барышня, но еще и остроумная. Право, жаль, что вы не захотели рассказать о вашем знакомстве с Даниилом.

– Простите, ваше сиятельство, но иногда я бываю плохим рассказчиком, – уклонилась она от дальнейшей беседы и поспешила к выходу вслед за тетушкой и остальными.

Отъезжая от графского имения, Домна Гавриловна оживленно обсуждала со своей компаньонкой дом, сад и самого графа.

– Чувствуется, что этот Артемий Степанович – старый ловелас, до сих пор хорошеньких девушек примечает, – усмехнулась Эжени. – И, видно, в молодости был хорош собой, как и его старший сын. Впрочем, младший тоже недурен, только лицо у него немного как бы кукольное, а я люблю у мужчин более мужественные лица. Кстати, мне служанка сказала, что Захар – незаконный сын графа, от вдовы какого-то торговца.

– Да? И, похоже, хорошего образования он не получил, – заметила Домна Гавриловна. – По-французски говорит коряво, Бонапарта называет Бонапартием, словно простолюдин. Да и одевается без вкуса. Плебейское происхождение в нем так и выпирает. Хотя видно, что сам граф Артемий – подлинный аристократ, но сыновей своих он воспитать не смог.

– Да, каждый сын по-своему нехорош, – согласилась Эжени. – И дружбы между братьями, судя по всему, никакой. Младший хочет быть барином, наследником. А старшему, видать, обидно и за свою мать, и за отца-аристократа, увлекшегося торговкой.

– Аристократизм – не в происхождении, а в самом человеке, – вдруг высказалась Софья.

Женщины удивленно замолчали, а потом Эжени заметила:

– Верно. Вот в тебе, Софи, есть аристократизм, а в Захаре его нет. Хоть судьбы у вас и похожи, а вы разные.

– Да, мы разные, и матушка моя была женщиной скромной, не похожей на алчную торговку, – заявила Софья, словно хотела что-то доказать не только своим собеседницам, но и кому-то еще. – И у брата с сестрой нет оснований обижаться на отца и на меня: ведь батюшка сошелся с моей матерью, когда уже был вдовцом, и мама ни на что не претендовала, да и я не зарилась на наследство и не настраивала отца против его законных детей.

– А что ты так ершисто заговорила? – удивилась Домна Гавриловна. – Это встреча с Призвановыми на тебя плохо подействовала? Может, ты хотела пожаловаться графу на его старшего сына и обижаешься, что я тебе этого не позволила? Но я правильно сделала. Зачем лишние слухи распускать?

– Вовсе я не собиралась жаловаться! – возразила Софья. – Я все плохое хочу просто вычеркнуть из своей памяти! И до этих Призвановых мне нет никакого дела!

– Вот и разумно, – похвалила Эжени. – Может, в Москве у тебя начнется новая жизнь, встретишь новую судьбу.

Софья отмолчалась, но мысленно сказала сама себе, что судьбу в лице Юрия Горецкого она уже потеряла, а другой ей не надо. Однако надежды на новую жизнь у девушки все-таки были – правда, очень смутные и неясные, но исподволь подогреваемые жаром юной души.

Солнечным июльским днем экипаж, проделавший долгий путь к Москве, а потом еще и по улицам древней столицы, остановился перед двухэтажным домом Капитолины Филатьевой, давней московской подруги Домны Гавриловны.

Известие о нападении Бонапарта уже дошло до Москвы, об этом говорили на улицах, в домах, в трактирах, на почтовых станциях, однако особого волнения в городе это пока еще не вызывало. Война началась где-то там, вдали, и большинство обывателей было уверено, что до них она не докатится. Напрямую это затронуло лишь военных да служивых людей, для которых был объявлен сбор в действующую армию.

– Да, теперь женихов-то в Москве поубавится, – сказала Домна Гавриловна у городской заставы, где путники впервые услышали об уже свершившемся нападении Наполеона. – Офицеры поразъедутся по своим полкам, в городе одни штатские останутся. Может, не вовремя мы сюда явились? Я, право, начинаю жалеть. Однако уж коль проделали такой путь, так не возвращаться же обратно.

– Тетушка, отсутствие женихов меня не слишком беспокоит, – заметила Софья, – да и опасностей я не боюсь. Главное, чтобы волнения и дорога не повредили вашему здоровью. Но надеюсь, что встреча с друзьями юности и родным городом вас приободрит.

Известие о начале войны порядком взволновало месье Лана, который опасался, что теперь в Москве будет гонение на всех французов. Однако спутницы хором уверяли Франсуа, что в Москве полно его соотечественников – учителей, торговцев, магазинщиков, лекарей, парикмахеров, – и все они вполне сдружились с местным населением. Скоро и сам месье Лан убедился, что в городе пока спокойно, и высказал надежду, что война быстро закончится и не будет кровопролитной. Правда, каков окажется ее исход, он не предсказывал, но Софья догадывалась, что месье Лан не сомневается в победе своего кумира, хотя при этом испытывает некоторое разочарование из-за того, что Бонапарт все-таки напал на Россию, да еще и без объявления войны.

Когда, наконец, миновав шумные, запруженные толпами народа улицы, карета подъехала к дому Капитолины Филатьевой, Домна Гавриловна вздохнула с облегчением, надеясь на встречу с давней подругой и уютный отдых после долгого пути.

Однако вместо гостеприимного приема ее здесь ждало печальное известие. Навстречу приезжим вышла в траурной одежде старая экономка Лукерья, давно служившая у Филатьевой и хорошо знакомая Домне Гавриловне.

– Что случилось, Луша?… – дрогнувшим голосом спросила тетушка, почувствовав недоброе. – У тебя кто-то умер?