Амфортас по-прежнему оставался мрачным.

– О чем же? – тихо спросил он.

Но прежде чем следователь успел ответить, перед ними возник официант и протянул меню. Это был совсем молодой парень, видимо, студент. Скорее всего, он подрабатывал в кафе. В глаза бросался его ярко-зеленый галстук и жилетка.

– Вы будете обедать? – вежливо осведомился гоноша.

Официант все еще протягивал меню, но Амфортас кивнул на Киндермана:

– Нет, это не мне. Мне принесите только чашку черного кофе. Этого достаточно.

– Тогда и я не буду обедать, – заявил следователь. – Мне только чай с лимоном, пожалуйста. И пряники. У вас есть такие круглые, с имбирем и орехами?

– Есть, сэр.

– Тогда принесите их. Кстати, почему это сегодня на всех официантах жилетки и галстуки?

– Праздник святого Патрика. В «Могилке» его отмечают всю неделю, – сообщил официант. – Больше ничего заказывать не будете?

– У вас сегодня есть куриный суп?

– Да, с лапшой.

– С чем угодно. Принесите одну порцию, пожалуйста.

Официант кивнул и отправился выполнять заказ.

Киндерман нахмурился, разглядев на соседнем столике большую пивную кружку, доверху наполненную светлым пивом.

– Просто бред какой-то, – проворчал он. – Человек гоняется за змеями, как полоумный, а вместо того, чтобы поместить его в палату для буйных где-нибудь в психлечебнице, католики причисляют его к лику святых. – Он повернулся к Амфортасу. – Эти маленькие садовые змейки, они же совершенно безвредные, они даже картошку не едят. Ну разве такое поведение разумно, доктор?

– А я-то думал, что вы голодны, – заметил Амфортас.

– Неужели вы не можете оставить человеку хоть капельку достоинства? – расстроился Киндерман. – Да, конечно, это было моей очередной ложью. Я всегда так поступаю. Я неисправимый врунишка, стыд и позор всего нашего участка. Теперь вы удовлетворены, доктор? Милости просим использовать мой мозг для своих опытов. Я только тогда смогу спокойно отойти в мир иной, когда буду знать, отчего это происходит. Ведь мое вранье сводит меня с ума вот уже долгие годы!

В глазах доктора промелькнула лукавая усмешка.

– Вы начали говорить о боли, – напомнил он.

– Это правда. Послушайте, вы ведь знаете, что я работаю в отделе по расследованию убийств.

– Да.

– И мне часто приходится сталкиваться с болью, которая обрушивается на невинных людей, – вздохнув, признался следователь.

– А почему это вас так волнует?

– Вы религиозны, доктор?

– Я католик.

– Это хорошо, тогда вы сами должны все знать и понимать. Мои вопросы будут касаться доброты Бога, – пояснил Киндерман. – И того, каким образом погибают невинные детишки. Избавляет ли их Бог от чудовищной, невероятной боли? Как в том фильме «А вот и мистер Джордан», где ангел извлекает героя из падающего самолета как раз в тот момент, когда происходит катастрофа. Повсюду только и судачат о таких вот случаях. Возможно ли такое? Сталкиваются, к примеру два автомобиля. В одном находятся трое детей. Они не пострадали от удара, но вот машина загорелась, дети оказались в ловушке и не могут сами выбраться из машины. Позже в газетах мы читаем, что они сгорели заживо. Это ужасно. Но что они чувствуют, доктор? Где-то я слышал, будто кожа в эти мгновения немеет. Это так?

– Вы очень странный следователь, – признался Амфортас. Сейчас он смотрел прямо в глаза Киндерману.

Лейтенант пожал плечами:

– Я старею, И мне необходимо задумываться о таких вещах. Ведь хуже от этого не станет. Ну, и каков же ответ на мой вопрос?

Амфортас опустил глаза.

– Никто не знает, – тихо вымолвил он. – Мертвые ничего не могут нам рассказать. Все, что угодно, может произойти в такие минуты, – пояснил врач. – Человек может задохнуться от дыма прежде, чем до него доберется пламя. Может случиться сердечный приступ или смерть от шока. Кроме того, поток крови сразу же устремляется к жизненно важным органам в надежде как-то защитить их. Отсюда и сообщения о «немеющей коже». – Он пожал плечами. – Я не знаю. Мы можем только догадываться.

– А если все не так, как вы говорите? – засомневался следователь.

– Но ведь это только предположения и размышления, – напомнил Амфортас.

– Ну, пожалуйста, доктор, поразмышляйте еще немножко. Я весь внимание.

Подошел официант с заказом. Он хотел было поставить тарелку с супом перед Киндерманом, но лейтенант жестом указал на доктора: – Нет-нет, это ему, – а когда тот начал возражать, перебил его: – Не заставляйте меня звонить вашей матушке. Здесь куча витаминов и только те продукты, которые упоминаются в Торе. Не упрямьтесь. Вы должны поесть. Эта лапша – просто кладезь полезных веществ.

Амфортас сдался, и официант поставил перед ним тарелку.

– Кстати, мистер Маккуи сейчас здесь? – поинтересовался Киндерман.

– Да, по-моему, он у себя наверху, – подтвердил официант.

– Вы бы не могли позвать его на минуточку сюда? Однако если он очень занят, то не стоит его беспокоить. Это не так уж важно.

– Хорошо, сэр. Я его позову. Как ваше имя?

– Уильям Ф. Киндерман. Он знает меня. Но если он занят, то не надо.

– Хорошо, я передам. – Официант удалился. Амфортас смотрел на лапшу.

– От первых ощущений боли до самой смерти проходит двадцать секунд. Так вот, когда сгорают нервные окончания, они, естественно, перестают выполнять свои функции, и боль сразу же прекращается. Когда именно это происходит, мы тоже можем лишь догадываться. Однако не позднее, чем через десять секунд. Но в течение этих десяти секунд боль действительно невыносима и неописуема. Вы находитесь в полном сознании и понимаете, ЧТО происходит. Адреналин поступает в избытке.

Киндерман, уставившись себе под ноги, качал головой.

– Как же Бог допускает такое? Это еще одна тайна. – Он поднял глаза и посмотрел на доктора. – А вы никогда об этом не задумывались? Это вас не злит?

Амфортас какое-то время колебался, а потом заглянул в глаза следователю.

«Да этот человек просто горит желанием что-то рассказать мне, – подумал Киндерман. – Что за тайну схоронил он в себе?» Лейтенанту внезапно показалось, что Амфортас испытывает нечеловеческую боль, которой хочет поделиться с ним, но что-то продолжает его удерживать.

– Наверное, я ввел вас в заблуждение, – спохватился Амфортас. – Я ведь пытался исходить из ваших собственных предположений. И забыл сказать вам, что в тот момент, когда боль становится невыносимой, нервная система испытывает перегрузку. Она отключается, и боль прекращается.