Кровь текла из раны струей, лицо раненого было бледно, а глаза полузакрыты.

— Друг Армель, — сказал ласково Юлиан, стоя возле него на коленях. — Не падай духом из-за такого пустяка, настанет и твой час победы. Сегодня удар поразил тебя, завтра может сразить меня. Мы храбро сражались, и чужеземец унесет с собой воспоминание о карнакских юношах и о всей фамилии Жоэля, вождя племени.

Армель, лоб которого уже покрылся холодным потом, опустил голову на грудь и, казалось, не слышал своего друга. Маргарид снова покачала головой, велела принести горящие уголья на камне и бросила туда порошок из коры омелы. Поднялся едкий дым, вдохнув который Армель открыл глаза и произнес слабым голосом, точно очнувшись от сна:

— Ангел смерти призывает меня к себе… Я буду продолжать жить, но уже не здесь… Отец и мать удивятся и обрадуются, увидев меня так скоро… Я сам рад увидеть их… Но я охотно послушал бы чудные рассказы чужеземца, — прибавил он с сожалением.

— Как, брат Армель, — сказал Юлиан с горестным удивлением. — Ты уже уходишь отсюда? Но ведь мы клялись друг другу никогда не расставаться?

— Да, мы клялись в этом, — проговорил слабым голосом Армель, — но выходит иначе…

Юлиан закрыл лицо руками и ничего не ответил.

Маргарид, умевшая лечить раны, чему ее научила жрица, одна из ее родственниц, положила руку на сердце Армеля. Спустя несколько минут она сказала:

— Теутатес зовет Армеля, чтобы провести его туда, где находятся покинувшие уже нас родные. Он скоро уйдет от нас. Пускай поторопятся те, кто хочет передать с ним что-нибудь для отсутствующих друзей, — он всех их скоро увидит. — И, поцеловав умирающего в лоб, она прибавила: — Ты передашь этот поцелуй всем нашим родственникам, когда их увидишь.

— Хорошо, — ответил Армель слабым голосом и прибавил: — А все-таки очень хорошо бы мне послушать рассказы чужестранца…

Маленький Сильвест, сын Гильхерна, с розовым личиком и белокурыми кудрями, приблизился к умирающему, держась за руку своей матери Генори, и сказал:

— Я очень любил маленького Аланика, он ушел от нас в прошлом году. Скажи ему, что Сильвест помнит его, и поцелуй его от меня, Армель.

— Я поцелую от тебя Аланика, Сильвест.

Другой родственник Жоэля сказал умирающему:

— Я был другом Гуарне, из соседнего нам племени Морлеха. Его, беззащитного, убили недавно во время сна. Ты ему скажешь, Армель, что убийца его найден и осужден карнакскими друидами. Скоро свершится над ним приговор. Гуарне рад будет узнать о наказании своего убийцы.

Армель знаком показал, что передаст и это поручение.

Рабузигед, невольный виновник случившегося, тоже обратился к тому, который готовился уйти в другой мир:

— Ты знаешь, что восемь лунных месяцев назад заболел старый Марк, живущий возле Гленана, и ангел смерти также звал его к себе. Но старый Марк не был готов к этому, он хотел присутствовать на свадьбе своей внучки. И вот он стал искать охотника заменить его, что могло бы удовлетворить ангела смерти. Друид, врач его, указал ему на Нуарена из нашего племени, и тот охотно согласился уйти из этого мира вместо Марка, чтобы сделать приятное богам. Старый Марк подарил ему десять серебряных монет с лошадиными головами, которые Нуарен роздал друзьям. Потом, радостно осушив свой последний кубок, он подставил свою грудь под священный нож при пении бардов. Ангел смерти, очевидно, удовлетворился этой заменой, так как старый Марк успел выдать замуж свою внучку и живет до сих пор…

— Не хочешь ли ты уйти вместо меня, Рабузигед? — спросил умирающий. — Боюсь, что уже слишком поздно…

— Нет-нет, — поспешно ответил Рабузигед. — Прошу тебя только отдать Нуарену эти три серебряные монеты, которые я был должен ему. Я боюсь, чтобы он не пришел за ними сам в лунную ночь в образе демона.

И Рабузигед, порывшись в своем мешке из кожи ягненка, вынул три серебряные монеты с лошадиными головами и положил их к ногам Армеля.

— Я передам твои деньги, — сказал умирающий едва слышно и прошептал в последний раз на ухо Юлиану: — Мне все-таки очень хотелось бы послушать… чудные рассказы… путешественника…

— Успокойся, брат Армель, — тихо ответил ему Юлиан. — Я буду внимательно слушать эти чудесные рассказы сегодня вечером, чтобы хорошенько запомнить их завтра. Я расскажу их тебе… Мне будет скучно здесь без тебя. Мы поклялись никогда не расставаться, и я уйду жить в том мире вместе с тобой.

— Так ты придешь? — прошептал умирающий, и лицо его просияло. — Придешь… завтра?

— Завтра, клянусь Гезу, я приду к тебе, Армель.

Вся семья, слыша это обещание Юлиана, смотрела на него с уважением.

— Тогда до скорого свидания, брат Юлиан, — произнес раненый задыхающимся голосом, но с довольным лицом. — Слушай внимательно… рассказы… А пока… привет вам всем…

Он протянул руку, и все родные стали дружески прощаться с ним, как прощаются с уезжающим в далекое путешествие.

Когда Армель умер, Жоэль закрыл ему глаза и велел положить его возле жертвенника, над которым стоял сосуд с семью ветками омелы. Тело покрыли дубовыми ветками, снятыми с алтаря, так что оно превратилось в зеленый холмик, возле которого остался сидеть Юлиан.

Глава семьи, наполнив вином кубок, пригубил его и, передавая гостю, сказал:

— Да будет счастливо путешествие Армеля, так как он был всегда справедлив и добр! Да найдет он тех, кого мы любили, и да передаст им о нашей любви!

Чаша обошла всех, и все желали Армелю счастливого пути. Потом собрали со стола остатки ужина, и все уселись вокруг очага, с нетерпением ожидая обещанных рассказов.

Чужестранец, видя, что глаза всех обращены на него, сказал Жоэлю:

— Итак, вы ждете от меня рассказа?

— Рассказа! — вскричал Жоэль. — Скажи лучше двадцать рассказов, сто рассказов! Ведь ты видел столько стран, столько людей! О, клянусь Огмием, мы не удовлетворимся одним рассказом.

— Нет, — подтвердили хором остальные. — О нет! Нам мало одного рассказа!

— Но в наше время, — сказал чужестранец с задумчивым и суровым видом, — было бы лучше действовать, чем рассказывать и слушать веселые сказки.

— Я не понимаю тебя, — произнес с удивлением Жоэль.

Все молча уставились на чужестранца.

— Ты не понимаешь меня? — сказал печально путешественник. — Ну, делать нечего… Я исполню свое обещание. Данное слово надо держать. — Потом, указывая на Юлиана, все еще сидящего в глубине залы рядом с телом Армеля, он прибавил: — Надо, чтобы этот юноша мог рассказать что-нибудь завтра своему другу, когда он пойдет за ним в другой мир.

— Рассказывай, — сказал Юлиан, опираясь головой на руки, — рассказывай. Я не пророню ни одного твоего слова. Армель в точности узнает твой рассказ.

— Два года назад, — начал чужестранец, — путешествуя среди галлов на берегах Рейна, я попал однажды в Страсбург. Когда я вышел из города, чтобы прогуляться на берегу реки, я увидел большую толпу народа, следовавшую за мужчиной и женщиной. Оба были молоды и прекрасны и держали с двух сторон щит, на котором лежал малютка нескольких дней от роду. Мужчина имел беспокойный и мрачный вид, женщина была бледна и спокойна. Они остановились на берегу реки, там, где течение ее очень быстро. Я подошел ближе и спросил у кого-то в толпе, кто эти люди. «Это Виндорикс и жена его Альбреж». В это время я увидел, как Виндорикс подошел к своей жене и мрачно сказал ей: «Время настало». — «Так ты этого хочешь? — спросила Альбреж. — Ты хочешь?» — «Да», — ответил муж. — «Меня берут сомнения, я хочу быть в твоем желании уверенной. Пусть будет по-твоему», — сказала жена. Тогда, взяв щит с ребенком, улыбавшимся и протягивавшим к нему ручонки, Виндорикс вошел в воду по пояс и поднял щит над головой, оглядываясь в последний раз на жену. Она стояла на берегу с высоко поднятой головой, с уверенным взглядом, со скрещенными на груди руками, неподвижная, как статуя. Протянув правую руку к мужу, она, казалось, говорила ему: «Делай, что задумал…» Трепет волнения пробежал в толпе, когда она увидела, что Виндорикс кладет щит с ребенком на поверхность бурной реки и собирается отнять руки…