Ройтер не мог себе позволить звонить в Потсдам каждый день, но когда это получалось — он чувствовал себя столь примерным семьянином, что даже Вольфганг Лют[51]— известный поборник патриархальных семейных ценностей — не нашел бы в чем его упрекнуть. А у того всегда находилось. Но однажды случилась беда…

— Слушай, не звони больше. И не появляйся никогда.

— Что случилось за эти две недели с Рождества?..

— Это была минута слабости. Больше такого не повторится.

— Но я люблю тебя…

— Скажи мне, тебе что, парижских б…дей не хватает?

Вот те на!.. Откуда она узнала про Париж? Почему именно она? Получается, что кто-то, ведущий эту дьявольскую игру, очень хорошо был осведомлен о его слабых местах. А что эти фотографии появились в Потсдаме и до сих пор не появились в Лориане, в Бресте, в Берлине, говорило о том, что этот кто-то затеял не просто компрометацию командира подводной лодки — это был личный удар. Но кто? И, главное, зачем… Хотя это могло ведь значить и то, что фотографии попали в прессу. Анна ведь работает в информационном агентстве… Ну немного не по ее теме, но мало ли…

Все, все усилия пошли прахом… В ушах звенел металлический голос Анны «…да что объяснять! Ты не меняешься. Люди вообще не меняются!»…

В общем так: худшее уже произошло. На фоне этого возможность лишиться шевронов не представлялась ему серьезной потерей. Но если такой удар будет нанесен, то защититься от него может помочь только один человек — Рёстлер.

* * *

Представитель от партии быстро ходил по кабинету. Туда, потом — очень быстро — сюда. В такт его шагам подрагивал блестящий кубок на шкафу — предмет гордости. Рёстлер, оказывается, был отменным стрелком. Этот кубок на партийном чемпионате в 1936 году вручал ему сам Гейдрих. Спортивный год. Тогда все в чем-то соревновались: от кегельбанов до пивных. Рёстлер останавливался, разворачивался и продолжал ходить… За все это время он не проронил ни слова…

— Баран! — выговорил он наконец. — Дурья башка! Во! — Он постучал костяшками пальцев по своей голове, потом по большому красивому дубовому столу, что находился в кабинете. Он внимательно просмотрел фотографии еще раз. Ухмыльнулся. Затем резко хлопнул по стопке рукой.

— Вот что я думаю… — заключил он. — Подделка! Фотомонтаж! Провокация англичан! — Ройтер смотрел на него, широко раскрыв рот. Ну не ребенок же он, в самом деле, какая подделка? Лепет младенца… еще нелепее, чем он тогда отмазался с падением с брусьев. Но та постройка имела под собой хоть какой-то реальный фундамент, а тут… Да любой эксперт криминальной полиции, даже вчерашний курсант, мгновенно раскусит, что это подлинные снимки. Но партайгеноссе не унимался. Невольно подражая рейхсминистру манерой держаться и жестикуляцией, он почти выкрикивал:

— Подонки! Вот, вот оно настоящее лицо нашего врага! Проигрывая в открытом бою нашим доблестным морякам, они решили развернуть беспрецедентную кампанию очернительства, причем избрали для этого самый гнусный способ…

За Рёстлером можно было смело стенографировать — получилась бы отличная статья для Angriff. Казалось, еще несколько секунд, и Ройтер сам поверит в то, что ничего не было. И в это, казалось, уже свято верил сам Рёстлер. Осталось, чтобы в это все поверила Анна.

— Кстати, скажи-ка мне, Казанова, а как у тебя с книжкой? Идут дела?

Ройтер покачал головой. Книжкой заниматься у него не было ни времени, ни особого желания.

— Ну и зря… — вздохнул Рёстлер. — Тебе вон, — щелкнул он пальцем по стопке фотографий, — даже ничего придумывать не надо. Просто сиди и записывай, — ухмыльнулся он.

— Что делать-то?

— Ладно, придумаем, что делать… Я замну дело, если вдруг это всплывет. Но уж и ты меня тоже не подводи. М-да… все-таки досье у вас, молодой человек, какое-то несолидное… Колбаса… Это вот… Тьфу! Был бы гомосексуалистом хотя бы, или растлителем малолетних, или евреем на худой конец… А то… только жену и пугать, а общественный резонанс — никакой… Ни-ка-кой… — по слогам произнес Рёстлер и хлопнул рукой по конверту, и как бы случайно смахнул всю пачку в ящик своего стола.

— Вы будете в Берлине в ближайшее время?

— Вроде собирался. Вообще-то у меня есть дело к рейхсминистру. А ты что хотел?

— Может, если удастся повидаться с Демански…

Рёстлер глубоко вздохнул и выразительно посмотрел на Ройтера. Мол, сказать-то я скажу, но ты же сам понимаешь, кто это будет слушать.

Звонить в Потсдам было бессмысленно. Ехать — тоже, да его бы и не отпустили. Оставалось лишь изменить судьбу с помощью оккультных методов, но этого Ройтер не умел. Почему, почему все это случилось именно сейчас?

Он просидел за письменным столом шесть дней, делая короткие перерывы только на еду и сон, но на седьмой он смог представить на суд потенциальных читателей необычную рукопись около ста страниц. О войне и флоте там не было ни слова, зато с надрывом и чувством описывалась история их с Анной страсти, а по сути, не что иное, как история его прихода во флот. Может, не так гладко, как у Прина, но настоящего чувства там было больше, да и жизненной правды — тоже. Рёстлер оценил поступок лейтенанта. Рукопись взял, очень аккуратно упаковал и сложил в свой потертый желто-коричневый портфель. На улице его уже ждала машина. Он ехал на вокзал. В Берлине его ждал рейхсминистр.

* * *

— Вы к нам давно не заходили, — улыбнулась Вероника, она вся как будто засветилась изнутри, когда с противоположной стороны ее стойки появился «санитар моря».

— Хочу вот что-то подобрать для команды… — как бы оправдываясь, сообщил Ройтер.

— О, конечно! — обрадовалась Вероника. — Что бы вы хотели?

— Да я скорее не себе, а ребятам. У нас командир очень редко когда имеет возможность расслабиться с книжкой в руках. Можно даже сказать «никогда», — грустно улыбнулся Ройтер. — Другое дело — матрос, свободный от вахты. А ведь бывают ситуации, когда часами не слезаешь с этой шконки…

— Откуда?

— Ну… спальное место на корабле. Все должны быть по местам… А бывают походы, когда сутками нет ни одного контакта, а ты их ждешь, ждешь, ждешь… Тут ты все что угодно, даже автобусное расписание Дортмунд — Кассель будешь читать с увлечением… А я бы не хотел пускать этот процесс на самотек. Мозги подчиненных — это то, что обеспечивает качество выполнения поставленной задачи, и я хочу, чтобы они были в порядке.

— Как вы серьезно подходите к вопросу, — удивилась Вероника. Увы! В этой дыре не было никого, с кем можно было бы поговорить о чем-то, кроме шнапса, амурных сплетен и войны. Ни один из пунктов Веронику не привлекал. Она всегда была готова посоветовать ту или иную книгу, а если надо, то и выписать ее через межбиблиотечный абонемент. Благо что-что, а библиотечное дело в Германии было поставлено отменно. Но особой потребности в этом не было. Исправно приходила партийная пресса, журналы «Die Kriegsmarine», «Adler»,[52]который пользовался популярностью у летчиков.