Сева в соседнем доме на миг опустил бинокль – пальцы дрожали. И взялся за телефон снова.

– Так я и знал… Так и знал – с вами свяжись, пожалеешь! – Никитос метался по комнате.

– Поздно, уже связался! – рявкнул на него очкатый. – Я им наши деньги просто так не отдам! Слишком дорого они достались! Пусть только перезвонит…

Телефон зазвонил. Некоторое время все трое смотрели на него, потом очкатый подскочил к столу и сгреб мобилку:

– Слышь, ты… Верни наше бабло, а не то…

– Зачем мертвецам деньги? – меланхолично ответил голос в трубке.

– Если мы мертвецы – так и барон твой вдовец! Бездетный! – рявкнул очкатый. – Скажи своему баро, что бабу свою с дитём получит только в обмен на наши бабки! И учтите, нас так просто не взять! Мы… горячие точки прошли! Половину вашего табора положим, пока до нас доберётесь, а уж я позабочусь, чтоб пацана его первым делом хлопнули!

– Ладно, не ори! – недовольно перебил голос в трубке. – Вернёшь баро всех троих… жену с сыном и шофера… и можешь валить на все четыре стороны!

– Только если всё, до последнего колечка, до последней цепочки принесёшь! – рявкнул очкатый и нажал на сенсор, глуша микрофон. Сквозь второй микрофон было слышно, как он спрашивает: – Куда? Куда ему приходить?

– К развалинам поместья пусть идёт, – буркнул Миха.

– Годится… – после недолгого размышления согласился очкатый. – Там остатки стен, есть где укрыться. – Принесёшь наше добро к развалинам старого польского поместья через час – получишь своих людей обратно! – завопил он в трубку. – Опоздаешь – сам будешь объяснять своему барону, почему у него деньги есть, а семьи больше нет!

Сева замер, судорожно сжимая телефон в руке и чувствуя, как прыгает сердце в груди. Всё получилось. Почти. Разве что никаких колечек-цепочек, никакого клада на обмен у него нет… и он понятия не имеет, где развалины польского поместья.

– Отда-аст! – отключая телефон, протянул очкатый. – Принесёт как миленький!

– Принесёт, – задумчиво согласился Никитос. – Если, конечно, он нам попросту не наврал. – И на удивлённые взгляды подельников пожал плечами. – Ну откуда мы знаем, что нам и впрямь звонил человек цыганского барона? Просто потому, что он сам так сказал?

– Не наврал… – опираясь руками о колени и дыша часто-часто, как набегавшаяся собака, прохрипел он. – Шуцман-то…

Даже здесь, в глубине леса, чёрное небо в просветах меж деревьями тускло отсвечивало алым. Даже докладывать не нужно, что поезд взорван – зарево горящих цистерн на всю Волынь доложило! А горючка швабам нужнее даже танков: танки они на своих заводах делают, а нефти, чтоб те танки ползли, у них скоро останется шиш да маленько. Прав был комиссар, когда решал связи завести с местными полицаями, которые перед советской властью оправдаться хотят…

– На встречу с шуцманом пойдём? – также хрипло спросил Стриж.

– Spotkanie? Jakie spotkanie?[53] – вскинулась Панянка. Оба её спутника так и продолжили молчать, но обернулись моментально. Причём парень, который вроде бы говорит только по-польски, дёрнулся раньше, чем Панянка повторила слова Стрижа. Скрывает, что по-русски знает? Людей от железки разогнал умно, сам Тихоня калий с барием в костёр кинуть, да ещё рогаткой запустить, не догадался бы: с химией у него всегда было хуже, чем с физикой. Но умные – они вдвойне подозрительней!

– Ну так тот шуцман же не дурак: понимает, что мы проверять будем. И немцы не дураки: раз мы эшелон с горючкой взорвали, расписание теперь поменяют и все сведения, что он нам дал, выкинуть можно. Так что он сказал на хутора приходить: связь обговорить надо, тайник…

– Почему только сейчас об этом говоришь? – напрягся Тихоня.

– А раньше какой смысл? Проверить надо было, – дёрнул плечом Стриж, но взгляд его исподтишка метнулся в сторону Панянки. Похоже, проверить хотел не только сведения, но и Панянку с приятелями. И судя по натянутой улыбочке Панянки, она Стрижа поняла.

– Такой, что я б командиру передал… – пробормотал Тихоня. Проверить чужаков, особенно с капиталистическим прошлым, надо, но… всё равно было неловко. Словно давнего товарища в нехорошем заподозрил. Хотя какой ему Панянка товарищ, тем более давний?

– Нечего пока передавать, а встречаться со всякими шуцманами – работа разведки, – отрезал Стриж.

– Есть короткая дорога к хуторам… пан разведчик, – негромко сказала Панянка и, не дожидаясь от Тихони ответа, споро пошла через лес. Зато её спутники все также молча и тихо свернули в сторону и растворились в лесу, даже не кивнув на прощание.

– А они куда? – напряжённо спросил Тихоня.

– Поезд взорвали. На вас поглядели. – Панянка кинула на Тихоню ироничный взгляд. – Теперь у них другая работа. Вас до хуторов довести, меня одной wystarczy… хватит.

– Это что ж выходит… – Стриж уставился на неё исподлобья. – Вы нас, советских партизан… проверяли?

– Jesteś początkującymi… Новичков… Таких всегда в деле проверяют. Вы советские – что вам стоит предать поляков?

– Мы третий год воюем, и получше вас! – разъярённо прошипел Стриж. – Советские люди вообще никого не предают!

– Только чужие земли отнимают и в Сибирь людзи шлют! – хмыкнула Панянка.

Даже в темноте видна была гневная краснота на лице Стрижа:

– Да ты…

– Тиха-а-а! – прошипел Тихоня. Стриж – разведка, Панянка – местная… а по сторонам глядеть должен техник, который в обычных выходах к железке последним идет, рапиду несёт?

Впереди на тропе двигалось что-то тёмное.

Панянка и Стриж стремительно метнулись в разные стороны. Одно мгновение – и Тихоня уже торчал на тропе один, прижимая к груди мешок с остатками тола. Качнулись ветки, оттуда высунулась рука… и, дёрнув его за рукав, утащила в кусты.

– Що ви там стовбичите, куме? Часу нема! – раздался впереди негромкий мужской голос.

– Та ніби щось почулось… Ніби йшов за нами хтось! – Тёмное остановилось, качнулось обратно по тропе, превращаясь в мужской силуэт, слабо различимый во мраке.

– А нехай би й шли? Вважаєш, лише нас покликали? Йдемо швидше![54] – окликнули его. Человек постоял ещё… наконец повернулся и двинулся прочь.

В кустах рядом с Тихоней раздалось два облегчённых вздоха.

– Nie wychodzimy na szlak![55] – прошептала Панянка.