«Может быть, пристрелить его прямо сейчас?» — пронеслась в голове безумная идея. Впрочем, не такая уж и безумная. Этот подонок угрожал мне в книге Мерсера, следил за мной все это время и действительно представляет серьезную угрозу, в особенности после жестокого убийства шефа Мерсера.

Я крепко сжала рукоятку пистолета и сделала несколько шагов вперед. Свободной левой рукой я схватила мужчину за шею, резко потянула на себя и одновременно подсекла его ноги. Он рухнул на землю лицом вниз, а я сильно прижала его одним коленом и ткнула стволом пистолета в его затылок.

— Полиция! Руки в сторону!

Человек громко застонал и покорно расправил руки. «Неужели это в самом деле Химера?» — мелькнула мысль.

— Ты следил за мной, подонок! — продолжала я. — Я перед тобой. Медленно поверни голову.

Мужчина еще сильнее застонал от боли и слегка повернул голову. Я посмотрела на него и застыла от изумления.

На земле лежал мой отец.

Мартин Боксер медленно перевернулся на спину и захрипел. Разумеется, я узнала его, хотя он заметно постарел за эти годы. Худощавый, потрепанный, весь покрытый морщинами, волосы редкие, а знакомые голубые глаза выцвели и приобрели сероватый оттенок. Я не видела отца десять лет, а не разговаривала с ним и того больше — двадцать два года.

— Что ты здесь делаешь? — с трудом произнесла я пересохшими от волнения губами.

— В данный момент, — прохрипел он, поворачиваясь на бок, — лежу на земле, сбитый с ног мощным ударом своей дочери.

Прижатым к нему коленом я почувствовала что-то твердое в его кармане куртки. Быстрым движением я вынула оттуда старый «смит-и-вессон» 40-го калибра — любимое оружие полицейских прежних времен.

— Что это, черт возьми? — потребовала я, глядя ему в глаза. — Ты хорошо подготовился к встрече со мной.

— Сейчас очень опасно ходить без оружия, — простонал он.

Я отпустила отца и встала, не утруждая себя попыткой помочь ему подняться. Мысль, что он следил за мной с оружием в кармане, приводила меня в бешенство.

— Зачем ты следил за мной?

Он медленно привстал и потер рукой ушибленный лоб.

— Послушай, Баттеркап[1], ты не поверишь, но я очень хотел повидаться с тобой.

— Не называй меня так! — раздраженно воскликнула я.

В детстве отец всегда называл меня этим ласковым прозвищем. А для моей сестры Кэт придумал другое имя — Хорсфлай[2]. Так мы и были для него Баттеркап и Хорс-флай, пока он не бросил нас на произвол судьбы. На меня мгновенно нахлынули воспоминания, бередящие старые раны. Еще совсем недавно мне казалось, что все забылось и в памяти нет ничего, что могло бы растревожить прежнюю боль. Но память цепко удерживала в своих объятиях все самые горестные моменты прошлого.

— Ты думаешь, что можно вот так запросто явиться ко мне после стольких лет, напугав до смерти, а потом произнести волшебное слово «Баттеркап» и уйти как ни в чем не бывало? Ошибаешься, я уже не та маленькая девочка, которую ты бросил в детстве, а лейтенант полиции и начальник отдела по расследованию убийств.

— Я знаю, — произнес он, потирая ушибленный бок. — Ты так отделала меня, что теперь нет никаких сомнений.

— Тебе крупно повезло, — усмехнулась я, ставя на предохранитель свой «глок». — Могло быть и хуже.

— А кого ты, черт возьми, ожидала увидеть? — поинтересовался он. — Тебе кто-то угрожает?

— Не важно, — недовольно проворчала я. — Меня сейчас больше волнует, что ты здесь делаешь.

Отец виновато хмыкнул.

— Я, конечно, догадывался, что ты не очень обрадуешься моему визиту, но не думал, что до такой степени.

— А ты надеялся, что я брошусь тебе на шею? Ты спятил?

Он грустно посмотрел на меня выцветшими от времени глазами.

— Неужели человек не имеет права рассчитывать на понимание со стороны своего первого ребенка? Даже если прошло столько лет и много воды утекло с той поры?

Я внимательно изучала его постаревшее морщинистое лицо.

— Я не видела тебя больше десяти лет, а ты ведешь себя так, будто мы расстались неделю назад. Захотелось узнать, как я живу? Нормально. Я успела выйти замуж и развестись, служила в отделе по расследованию убийств, получила звание лейтенанта и возглавила этот отдел. Полагаю, отец, даже этих скудных фактов достаточно, чтобы напомнить тебе о том, что с тех пор прошла целая вечность.

— Ты хочешь сказать, что из-за этой вечности я утратил право посмотреть на свою первую дочь?

— Зачем это нужно? — тихо промолвила я и равнодушно пожала плечами. — Для чего ворошить прошлое? Что ты можешь мне сказать?

Глаза моего отца увлажнились и заблестели.

— Боже мой, Линдси, ты стала такой красивой, — прошептал он, грустно улыбаясь.

Сейчас его лицо стало таким же мягким и милым, каким я его помнила в те далекие детские годы. Отец всегда казался мне очень добрым и беззащитным. Но я решительно тряхнула головой, словно сбрасывая с себя это наваждение.

— Ты не ответил на мой вопрос, отец.

— Послушай, Линдси, — произнес он и судорожно сглотнул, — я понимаю, что моя слежка за тобой не делает мне чести и еще больше разозлила тебя. Но неужели я не могу рассчитывать на чашку кофе в твоем доме и на несколько минут разговора?

Я с удивлением уставилась на человека, оставившего семью, когда мне было тринадцать лет, ни разу не навестившего больную жену, которого я считала подлецом и трусом. Я не видела его с тех самых пор, когда приносила присягу как офицер полиции, а он сидел в последнем ряду и молча наблюдал за мной. И вот теперь он сидит на земле, жалкий и постаревший, а я никак не могу решить, что с ним делать — помочь ему подняться и крепко обнять или послать ко всем чертям и отправиться домой?

— Ладно! — бросила я, протягивая отцу руку. Когда он встал, я стряхнула с его брюк прилипший гравий. — Ты уговорил меня. Я угощу тебя чашкой кофе, но только одной. Не рассчитывай, что я намерена болтать с тобой до утра.

Я приготовила ему чашку кофе, а себе налила немного чаю. После этого я показала отцу свой дом и познакомила с Мартой, которая, к моему неудовольствию, сразу же прониклась к нему уважением, стала бегать вокруг него, радостно виляя хвостом, а потом улеглась у его ног и умиротворенно затихла.

Отец устроился на моем белом диване, я принесла ему чистое влажное полотенце, чтобы он вытер грязь на щеке и следы крови от небольшой царапины на лбу.

— Прости, что посадила тебе синяк, — сказала я, потягивая чай.