Нет, всему должно быть найдено рациональное, приземленное объяснение. Однако экскурс Георгия Кузьмича в историю характерников уводил мои мысли в сторону, противоположную здравому смыслу. Африкан — колдун? Возможно, это чушь, но в его годы быть таким бодрым и крепким — это что-то из ряда вон выходящее. Но как он мастерски притворялся! Даже я, человек близкий, поверил в его старческую немощь, хотя то, как лихо Африкан отделал хануриков, уже могло посеять в мою душу некоторые сомнения.

Не посеяло. Может, это и хорошо. Теперь я наследник Африкана, и мне принадлежит его шикарно обставленная квартира, стоящая больших денег. Интересно, а счет в банке у Африкана был?..

Да-а, брат, похоже, ты влип по самое не балуй. А тут еще эта знахарка… как ее?.. Анастасия Спиридоновна ужасняк на меня повесила. Заколдованный я, видите ли. В коконе сижу. И чтобы вылезти из него, очиститься от скверны, надо отыскать нечто такое, о котором она не имеет ни малейшего представления. А я — тем более. Идиотизм чистой воды! Или я схожу с ума, или люди вокруг меня чокнутые. Другого объяснения всем этим фактам и странностям я найти не мог.

Я сидел возле окна, за которым размеренно и обыденно текла городская жизнь. Иногда я бросал взгляд на какую-нибудь симпатичную кралю, которая цокала каблучками по тротуару, но мои реакции были притуплены, а из всех чувств присутствовало лишь одно — напиться и забыться.

Так и произошло, а потом я почувствовал, что оживаю. Даже несколько мрачноватый интерьер бара Чабера заиграл всеми цветами радуги и показался мне по меньшей мере обстановкой ресторана высшей категории. А пошло оно все!.. Чего тебе бояться, парень? Мало ли ты смерти заглядывал в лицо? И ничего. Авось и теперь пронесет. Тем более что никакой вины на мне нет.

В очередной раз взглянув в окно, я оцепенел. На меня смотрела чья-то страшная физиономия.

Ну точно из фильма ужасов — будто из могилы восстал мертвец. Глазищи словно бельма, волосы взлохмачены, кожа на харе темная, морщинистая, в струпьях, а в большом щербатом рту, который был открыт в безумной улыбке, как почтовый ящик, торчали желтые гнилые зубы, будто у старой лошади.

Я резко отшатнулся от окна, словно получил хук слева. И, наверное, при этом вскрикнул, потому что Чабер оторвался от экрана телевизора и с недоумением уставился в мою сторону.

— Что с тобой? — спросил он удивленно.

— Т-ты… ты это видишь?! — спросил я, указывая на окно.

— А что там смотреть?

Я перевел взгляд на окно. Ужасное видение исчезло. Я с трудом перевел дух и покрутил головой:

— Ничего. Это я… Ну, в общем…

— Понятно, — сказал Чабер и довольно ухмыльнулся. — Больше не пей. Виски — забористая штука. Лучше возьми пузырь домой. На опохмелку.

И в это время случилось невероятное. Вместе с очередными клиентами в бар залетели… две вороны! Они начали орать, суматошно мотаться по залу, биться в окна, а одна из них врезалась в зеркальный стеллаж с бутылками, и раздался хрустальный звон бьющегося стекла.

— Кыш, твари, мать вашу!.. — орал Чабер, размахивая полотенцем. — Кто запустил?! Убью, сволочи!

Незадачливые клиенты, впустившие ворон в бар, тут же ретировались, а суматоха продолжилась. Вскоре к хозяину присоединились и посетители бара — кроме меня, я сидел и тупо смотрел на интересное представление, — и на пол полетело все, что только можно. Но вороны были неуловимы. Они метались по залу, словно черные молнии. Наконец кто-то догадался открыть все окна, и одна ворона вылетела наружу. А вторая вдруг спикировала на мой стол, села, нахально посмотрела на меня своим круглым глазом, схватила добрый кусок семги с тарелки — и была такова.

— Фух, бля! — устало выдохнул Чабер, вытирая пот со лба изрядно изгвазданным полотенцем. — Во денек выдался… — Затем он перевел взгляд на стеллаж, от которого осталось лишь воспоминание, и в ярости воскликнул: — Ну, эти козлы мне заплатят!

Я так и не понял, кого он назвал козлами. Если ворон, то это не в масть, а ежели тех пацанов, что сделали ноги, то теперь они бар Чабера будут обходить десятой дорогой. Все знали, что у него слово не расходится с делом.

— Пошел я на хату… — Ноги слушались меня плохо, но не потому, что я был пьян.

— Виски дать? — угрюмо спросил Чабер.

— Дай. Две бутылки.

— Добро. А вы все выметайтесь! — гаркнул он на немногочисленных клиентов. — Не видите, у нас генеральная уборка наметилась. Приходите вечером.

Я шел домой, и меня бил сильный озноб. Страшная рожа стояла у меня перед глазами, и мне никак не удавалось избавиться от этого видения. Я не мог понять, что со мной творится. Почему я так испугался? Ну заглянул в окно бара какой-то бомж — мало ли их по улицами шатается, все как чучела огородные, — и что с того?

Ан нет, это объяснение душа моя не принимала. Было в облике того урода что-то такое… такое… даже не знаю, как выразиться. Его вид был не просто страшен, а ужасен, будто на меня смотрела сама преисподняя. Наверное, так выглядела голова мифической горгоны Медузы со змеями вместо волос, которая взглядом превращала любое живое существо в камень.

Я немного успокоился, лишь заперев за собой входную дверь. Мне уже не хотелось ни есть, ни пить. Мало того, я практически протрезвел — уродливая физиономия в окне бара и вороний шабаш напрочь изгнали из моего организма алкоголь. Что значит Европа — у них там пойло хоть и вкусное, но в принципе никакое. Его можно давать младенцу, чтобы лучше спал.

Оставив бутылки в покое, я заварил крепкий чай — почти чифирь, — уселся на кухне и снова задумался. Меня очень сильно что-то беспокоило, какое-то неприятное предчувствие, ожидание неминуемой беды. У меня и раньше случались подобные моменты, но то было на войне, а на гражданке я наслаждался покоем и размеренностью жизни. Любая работа мне была не в тягость, а уж безделье — тем более. Я не лентяй, но ничегонеделанием я наслаждался, упивался, тем более что, по счастью, пока не испытывал недостатка в средствах — мне хватало самой малости; я больше тратил на выпивку, чем на еду, хотя спиртным особо и не увлекался.

Никто, кроме солдата, участвовавшего в боевых действиях, не может до конца осознать, как хорошо носить обычную одежду, не отягощенную снаряженными разгрузками и бронежилетом. Как здорово, когда вокруг тихо и спокойно, когда не стреляют, не убивают и не нужно каждое мгновение ждать подрыва фугаса, растяжки на тропе или снайперской пули из кустов.

Но сейчас знакомое чувство где-то затаившейся опасности щемило сердце, которое колотилось, как овечий хвост. И самым паршивым было то, что я не знал, даже не догадывался, откуда, с какой стороны ждать удара. Моментами я стал самому себе казаться младенцем-ползунком, очутившимся на проезжей части оживленной автотрассы. Ни убежать от грохочущих железных чудищ, которые неслись на меня со всех сторон с большой скоростью, ни позвать на помощь, потому что мой голос в реве моторов никто не услышит.

Звонок в дверь прервал мои неприятные раздумья. Кто бы это мог быть? Родители? Вряд ли. Обычно перед их приходом мы созванивались. Соседи? Ну, это тем более маловероятно. Я практически ни с кем не общался. «Наше вам…» с легким поклоном — и все дела. И не потому, что вот такой я нехороший человек, который не хочет ни с кем знаться. Просто большинство соседей было преклонного возраста, а несколько новых примерно моего возраста, приезжавших домой на козырных тачках, вызывали у меня неприятие. Они были для меня чужими, пришлыми — как по прежней жизни, так и по ментальности.