Помимо царя Мазепе, похоже, покровительствовали и высшие силы. Весной 1690 года умер киевский митрополит Четвертинский, родственник Самойловича, с которым у гетмана никогда не было хороших отношений[288]. Мазепа сразу активно включился в подготовку избрания нового митрополита, подчеркивая перед царем заслуги одного из кандидатов, Варлаама Ясинского, архимандрита Киево-Печерской лавры, «мужа в божественном писании и в добром житии искуснаго и у всех любовь имеющаго»[289]. 12 июля Ясинский был избран митрополитом[290]. Мазепа продолжал контролировать церковные дела в своем крае и ходатайствовал перед Петром, чтобы новый настоятель лавры (которого теперь должны были избрать взамен Ясинского) был свободно избран киевлянами и утвержден киевским митрополитом (а не московским патриархом), по «праву давному лавры Печерския ставропигийному»[291].

Очень интересна и характерна та политика, которую вел Мазепа в отношениях между московской и украинской православными церквями. Воспользовавшись смертью патриарха Иоакима, он завуалированно, но настойчиво проводит линию на ослабление подчиненности украинской церкви Москве. В ноябре 1690 года новым архимандритом лавры в присутствии мирских лиц (в частности, черниговского полковника Якова Лизогуба, сторонника Мазепы) избирают генерального судью Михайлу Воехевича, с которым гетман служил вместе еще у Дорошенко. Назначение настоятелем главного украинского монастыря, располагавшего огромными материальными средствами и прославленной типографией, старшины, не духовного, а мирянина — было шагом весьма смелым. При этом Мазепа сразу же обратился к Петру с просьбой, чтобы Воехевич по слабости здоровья не ехал в Москву для принятия сана от патриарха Адриана, но получил бы его от киевского митрополита[292]. Как мы видим, в этом Иван Степанович был совершенно солидарен с Ясинским. Отстаивая свое мнение и поддерживая интересы украинского духовенства, Мазепа на самом деле сильно рисковал. Ведь дело Соломона еще тогда не было закончено, а ссорясь с новым московским патриархом, он заводил себе врагов в Москве. В декабре 1690 года патриарх Адриан пишет гетману письмо, в котором выражает свое неудовольствие тем, что архимандритом лавры избран светский человек[293]. И только в октябре 1691 года Адриан дал согласие, чтобы Воехевич принял сан от Варлаама Ясинского[294].

В этот непростой для него период Мазепа осуществлял покровительство и другим деятелям украинского православия, способствуя началу их блестящей карьеры. В частности, начинается продвижение будущего главы российского Синода, а тогда иеромонаха Стефана Яворского, которого посылают с различными поручениями в Москву и о котором гетман ходатайствует перед Петром[295]. Именно Мазепа обращается с просьбой к патриарху Адриану о посвящении в епископы Черниговские Феодосия Углицкого, будущего святого, и это ходатайство было удовлетворено[296]. Продолжает свое покровительство гетман и другому будущему святому — Дмитрию Ростовскому. При его непосредственном участии и финансовой поддержке печатается вторая часть «Миней», которую Мазепа продвигал перед патриархом[297].

В это время начинается и славная летопись военных походов, совершавшихся украинскими казаками под руководством Мазепы. Составляя подробную инструкцию Новицкому о первых со времен Крымских походов В. В. Голицына военных действиях против татар, Иван Степанович с редким для его скрытной и сдержанной натуры восторгом и увлечением писал: «Давно наше гетманское было намерение ординовати войска под Кизикирмен… и теперь горит о том сердце наше»[298]. Мазепа и раньше имел план нападения на эту крепость, но тогда на него обрушился гнев князя за самовольство. У гетмана, хорошо знавшего расположение Кизикирмена, было два предложения: или напасть днем, когда погонщики возвращаются в город, — чтобы отбить стада, или ночью — тогда можно было бы пробраться к самой крепости и сжечь палисады. Лично он склонялся ко второму варианту, но предупреждал, что запорожцы, у которых продолжало действовать перемирие с Крымом, могли предупредить татар об этих планах. Поэтому следовало идти в поход тихо, никому ни о чем не говоря, и такими тайными тропами, чтобы ни запорожцы, ни татары не могли их увидеть[299].

Мазепа строго контролировал действия Новицкого, несмотря на то, что тот был опытным и испытанным командиром. Видимо, этому первому походу придавалось особое значение, он обязательно должен был быть победоносным. Когда Новицкий решил разбить свой отряд, оставив две тысячи в таборе, две послав на Кизикирмен и две для отгона стад, Мазепа немедленно его поправил, заявив, что основные силы должны быть брошены на город. Он пояснял, что большого отряда для отгона стад не требуется, ибо с ними не бывает сильной охраны, и наоборот, подвижный маленький загон гораздо успешнее справится с таким заданием[300].

В поход Мазепа отправил отборные силы — казаков компанейских полков Новицкого, Пашковского, Кузьмовича, сердюков Кожуховского, Андреевича, Яворского, а также сотни Лубенского и Переяславского полков. Всего 4 тысячи человек. Каждый полк имел с собой по два орудия и месячный запас продовольствия. Под Чигирином отряд объединился с Палеем[301].

Поход начался 22 июля 1690 года, и только спустя неделю Мазепа написал запорожцам. Он предлагал поддержать кампанию «из своего коша», то есть из-за Запорожской Сечи, откуда столько веков совершались славные погромы неверных. Или, по крайней мере, выражал надежду, что среди них не найдется такого, кто даст знать о планах похода неприятелю[302].

Обращение Мазепы возымело действие. Скорее всего, сказалась страсть запорожцев к авантюрам и наживе. В своем письме кошевой атаман Иван Гусак откровенно выставил в качестве условия разрыва своего союза с Крымом предоставление запорожцам материального «пособия»[303]. В результате, поддерживая поход на Кизикирмен, запорожцы напали в низовьях Днепра на татарские суда, захватив пленных и татарскую казну, предназначавшуюся для гарнизонов.