— Скучно отдыхаем, — говорил Арик, появляясь к полудню на пляже. — В ресторан, что ли, сходить.

И они пошли в ресторан. Вернее, поехали. На двух такси. По сухумскому серпантину, высоко-высоко, далеко-далеко, в горное ущелье, где столики стояли прямо в огромной вырубленной скале, а сверху свешивались колючие лапы каких-то неприрученных кустов и щекотали шею и голые плечи. Ели шашлык. Порядком, впрочем, поднадоевший, но — как же в Сухуми и без шашлыка? Непорядок. А Арик любил, чтобы в таком важном деле, как отдых и развлечения, особенно винно-водочные, был порядок.

— Ты вот что, как там тебя… Тенгиз… ты вот что, Тенгиз, ты нам сделай как надо, — говорил он, держа официанта за пуговицу согнутым пальцем, и Татьяну передергивало от этого «как там тебя». Ей казалось, что официант сейчас даст Арику по морде, и будет безобразно, стыдно, страшно, невыносимо, и отдых будет испорчен, и при воспоминаниях о нем будет жарко загораться в груди. Но официант шел и делал Арику «как надо». И Арик похлопывал его по руке чуть ниже плеча и покровительственно бросал:. «Молодец!» И официант улыбался белозубой улыбкой гордого сына гор, который почему-то страшно рад превратиться в домашнего щенка и лечь на коврик у двери. Арик как-то так умудрялся разговаривать с официантами, что они считали его своим. Или, напротив, большим начальником. Им почему-то нравилось, что он держит их за пуговицу согнутым пальцем, говорит «как там тебя» и похлопывает по рукаву чуть пониже плеча.

На обратном пути заехали еще в какую-то харчевню, похожую на постоялый двор, где после пахучих пряных шашлыков надо было обязательно — Арик особенно на этом настаивал — отведать несоленую безвкусную мамалыгу. Так сказать, на посошок. Для контраста и воспитания вкуса. После мамалыги Катька совсем сомлела и заявила, что если поедут на такси, то ее непременно стошнит. Пошли пешком. Спускались по сухумскому серпантину, все больше отдаляясь и от Южного Креста, и от Большой Медведицы, галдели, хохотали, вдруг остановились. Татьяна, подняв вверх руку, показала Леониду на огромную пихту:

— Хочу вон тут ветку!

Там, под самой макушкой, болталась ветка с огромными шишками, отливающими в свете фонарей желтым светофорным глянцем. Арик вдруг рванулся вперед и полез на пихту, ловко, как обезьянка, перебирая ногами и обдирая ладони о заскорузлую чешую ствола. Миша сделал шаг вперед, неуверенно обернулся, снял очки и, близоруко щурясь, поглядел на Лялю. Ляля взяла его под руку и подтянула поближе к себе. Леонид стоял, положив руку на плечо Татьяне, насмешливо улыбался. Арик долез до верхушки, дотянулся до ветки, долго с ней боролся — ветка никак не хотела расставаться с пихтой, упиралась, пружинила и хлестала Арика по лицу мягкими расплющенными иглами. Наконец, с веткой в руках Арик скатился вниз. Подошел к Татьяне и протянул ей ветку, слегка вывернув руки так, чтобы она непременно заметила расцарапанные в кровь ладони. Татьяна ветку взяла, равнодушно сказала: «Спасибо, Аринька!», сорвала шишку и понюхала смолу. Пошли дальше. Татьяна шла впереди под руку с Леонидом и размахивала веткой. Помахала-помахала и бросила в кювет. Рина ветку подобрала, тоже оторвала шишку и понюхала смолу. Домой вернулись в молчании. Молча разошлись по комнатам, забыв о двух бутылках «Хванчкары», скучающих в холодной печке в ожидании вечерних посиделок. Вроде и так много выпили, чего уж там.

Ночью лежали без сна. В окно вползал тяжелый влажный воздух, и казалось, что дышишь парным молоком.

— Ты почему за веткой не полез? — шепотом спросила Татьяна Леонида.

— А ты хотела, чтобы я тоже полез?

— Нет, не тоже. Я хотела, чтобы ты просто полез.

— Ах ты глупая. Какая разница — полез — не полез! Разве мне надо что-то тебе доказывать?

В саду трещали цикады. Арик бродил по саду среди диковинных цветов и распугивал светлячков, а те подмигивали ему хитрыми глазками, будто знали что-то, о чем сам он даже не хотел догадываться.

Ветка с оборванными шишками стояла на окне их с Риной комнаты. Рина поставила ее в бутылку из-под «Хванчкары», расправила смятые иглы и налила воды. Ровно полбутылки — чтобы ветка не захлебнулась.

Летом 80-го Миша привел на дачу трех мужиков.

— Зачем? — спросила Ляля.

— Ремонт будут делать.

Ляля посмотрела на дом. Дом разбухшим скособоченным грибом торчал между сосен. Крыша текла. Ступеньки сгнили. Перила завалились. На полу в особо опасных местах, куда ни под каким видом не должна была ступать нога человека, Ляля сделала пометки мелом. Семейство ежей, жившее под крыльцом, накануне покинуло дачу и ушло жить на соседний участок — впереди ежиха, следом три ежонка.

— Ну, раз ежи ушли… — задумчиво сказала Ляля и ремонт разрешила.

Мужики прошли к сараю, вытащили три доски и стали прилаживать возле клумбы с флоксами.

— Это что? — строго спросила Ляля.

— Диван будем строить, — хмуро отозвался один из мужиков.

— Простите… — Терялась Ляля редко, но диван как-то выбил ее из колеи. — Вы сказали — диван?

— Диван, диван.

— Для того, чтобы спать?

— Ну, это уж вам виднее, можете спать, можете не спать.

Через три дня возле флоксов образовалась скамейка с полукруглой спинкой, какие стоят во всех парках культуры. Мужики выкрасили скамейку зеленой краской, съели по тарелке борща и ушли, сказав напоследок:

— Диван принимайте!

— А ремонт? — крикнула Ляля им вслед.

— А ремонт… — И хмурый мужик характерным жестом потер большой палец об указательный.

Ляля подошла к дому, погладила по облупившемуся боку.

— Теряем родовое гнездо! — сказала обреченно.

Татьяна тоже подошла, колупнула стену пальцем. Кусок стены остался в руке.

— Может, сдадим? — продолжила задумчиво. — Деньги будут.

— Сдать-то мы ее, конечно, сдадим, — отозвалась Ляля. — Только кто ее снимет?

Деньги решили искать где-нибудь поблизости. В ближайшее воскресенье Ляля отправилась к Витеньке с Аллой. Визит стоил трех предварительных звонков с уточнением времени прибытия, а также повода для визита. Про повод Ляля ничего не сказала — чтобы не спугнуть, — а время утрясали долго, примерно неделю. Сначала Витеньке с Аллой было неудобно, потом недосуг, затем некстати.

— Да я на полчаса, — сказала Ляля.

Витенька на том конце провода насторожился. Визит явно намечался не простой, а с целью. Ляля настоятельно просила специально не готовиться.

— Ну как же… — растерянно пробормотал Витенька. — Как же не готовиться…

Когда Ляля вошла, Витенька тащил из кухни поднос с чашками. Алла поставила на стол маленькую корзиночку с сушками и села на краешек дивана. Сидела неподвижно, смотрела чуть в сторону. Витенька суетился, наливал чай, пододвигал к Ляле сушки. Ляля сушки брала, ломала, стиснув пальцы, и бросала обратно в корзиночку. Просить было трудно — почти невозможно. Наконец решилась.