Это понятие было введено Роттером, который высказал предположение, что люди различаются между собой в отношении того, в какой степени они склонны считать, что их поведение, отношения с окружающими, судьба подвластны их собственному контролю. Лица с внутренним локусом контроля склонны считать, что результаты их деятельности, их жизнь, определяются прежде всего особенностями их собственного поведения. Лица, характеризующиеся внешним локусом контроля, склонны воспринимать все, с ними происходящее, как результат действия внешних недоступных контролю с их стороны факторов – поступков других людей, рока. В ходе кросс-культурных исследований были выявлены существенные различия между представителями разных культур. В целом можно сделать вывод о том, что самые высокие показатели внутреннего локуса контроля имеют место у североамериканцев. Такие результаты были получены при сравнении американцев с жителями азиатских стран, в частности Японии и Китая. У американцев были зафиксированы более высокие показатели интернальности, чем у шведов, жителей Замбии и Зимбабве [Мацумото, 2002]. На основании обзора различных кросс-культурных исследований Дайл заключает, что евроамериканцы характеризуются более высоким уровнем внутреннего контроля, чем афроамериканцы [Dyal, 1984].

Высокие показатели внутреннего локуса контроля у североамериканцев можно интерпретировать как отражение присущего американской культуре индивидуализма и насаждаемого стереотипа успеха по рецепту «сделай себя сам».

Ряд интересных кросс-культурных работ посвящен изучению самооценки и самоуважения в контексте различных культур. В ходе многочисленных исследований, проведенных в США, получены данные о том, что евроамериканцам присуща тенденция постоянно поддерживать определенный уровень своей самооценки, что порождает, в частности, такие явления, как склонность к необъективности в свою пользу, защитные атрибуции и иллюзорный оптимизм. Кросс-культурные исследования показывают, что для жителей стран Юго-Восточной Азии, в особенности для японцев, более характерна общая настроенность на негативную самооценку как в личных, так и в общественных аспектах своей жизни [Kitayama, Matsumoto, Markus, 1995]. Была подвергнута проверке гипотеза о том, что самооценка в рамках различных культур может строиться на различных основаниях. При одном типе самооценки человек оценивает себя преимущественно по своим достижениям. При другом – по присущим ему человеческим качествам. Полученные ими данные говорят о том, что китайцы более склонны оценивать себя в соответствиии с чертами своего характера, а американцы – по своим достижениям [Мацумото, 2002].

Исследования, проведенные в последние годы, подчеркивают важность выделения различных аспектов самооценки, а также изучения механизмов, через посредство которых различные культуры способствуют либо препятствуют развитию каждого из этих аспектов.

Имеются обширные массивы данных о различиях между представителями различных культур в чертах личности, измеряемых Личностным опросником Айзенка, MMPI, и других.

Большой интерес представляют индигенные личностные концепции, в контексте которых разрабатываются концепции и структурные модели личности, принадлежащей к строго определенной культуре.

Берри и его коллеги [Berry et al., 1992] исследовали три индигенные концепции личности, каждая из которых принципиально отличается от используемых на Западе. Африканская модель личности трактует личность как трехслойную структуру, каждый из слоев которой представляет отдельный личностный аспект. Главный, первый слой личности каждого человека воплощает духовный принцип. Второй слой соответствует витальному психологическому принципу, а третий – физиологическому витальному принципу. Тело рассматривается как внешний каркас, в котором заключены все три слоя. На различные аспекты личности оказывают влияние кровное родство и внутриплеменные отношения.

Японская модель личности [Doi, 1973] базируется на концепции амае. В свободном переводе это слово означает пассивную, детскую зависимость одного человека от другого. Прототипом амае могут служить отношения матери и ребенка. Амае выступает как базовая характеристика, основополагающий строительный блок японской культуры и личности. Амае формирует структуру отношений между людьми высокого и низкого статуса в японской культуре, выступает в качестве важнейшего компонента индивидуальной психики и межличностных отношений.

Анализ трех измерений личности, разработанных в контексте китайской культуры, показал, что в качестве четырех основных аспектов китайской модели личности выделяются зависимость, китайская традиционность, социальный потенциал и индивидуализм.

Достижения таких направлений, как кросс-культурная психология и социальный конструктивизм демонстрируют огромные возможности изменения личности в результате культурных воздействий, социальную заданность самых базовых и глубинных свойств личности. В свете данных подходов личность предстает как культурно-специфическая форма организации психической деятельности.

Объединяющим моментом в отношении как подхода, притязающего на объяснение формирования и структуры личности чисто биологическими закономерностями, так и подхода, рассматривающего личность как полностью социо-культурное явление, в современной зарубежной психологии является то, что проблеме соотношения и генетического перехода между биологическим и социальным уделяется очень мало внимания. И с той, и с другой стороны доминирует тенденция экспансии, попытки захвата «чужой территории», распространения на нее действия собственных законов. Воздействие социального фактора на психическое развитие рассматривается как нечто подобное воздействию других средовых факторов, в их ряду. Проблема биосоциальной природы человека таким образом подменяется общей для человека и животных проблемой взаимодействия среды и наследственности.

Иной подход к биосоциальной проблеме сложился в отечественной науке. Здесь изначально подчеркивается не только несводимость друг к другу биологического и социального начал в психике, но и их известная антагонистичность. С позиций отечественной теории отождествление, не разведение биологического с социальным – грубая методологическая ошибка.

Должны ли мы сегодня отказаться от этого традиционного взгляда и согласиться с тем, что биосоциальная проблема, в отличие от «вечных» великих проблем психологии: психофизической и психофизиологической – имела сугубо временный характер и теперь может быть снята на новом витке развития науки? Ответ на этот вопрос разбивается на две половины. Во-первых, необходимо рассмотреть, к каким последствиям приводит определенная позиция в отношении биосоциальной проблемы для развития науки, то есть рассмотреть эвристическую и функциональную ценность каждого из подходов к проблеме, возможности объяснять и предсказывать факты и закономерности объективной действительности с позиций того или иного подхода.

Во-вторых, следует рассмотреть и вопрос о причинах того, что в контексте развития научных школ сложился определенный подход к биосоциальной проблеме. Иными словами, если мы полагаем отечественную традицию постановки биосоциальной проблемы более прогрессивной и эвристически сильной, чем новейшие тенденции, складывающиеся в западной науке, следует сформулировать предположения о том, как могло сложиться такое «опережение».

Между описанными выше современными направлениями исследования личности, основанными, с одной стороны, на позициях рассмотрения человека, как существа чисто биологического, с другой – на абсолютизации социального начала в человеке, сегодня отсутствует сколько-нибудь значимая связь, дискуссия, сопоставление результатов исследований и моделей. Представляется, что причиной этого является, с одной стороны, известная тенденция к узкой специализации в западной науке, с другой – исторически сложившаяся в западной психологии XX века традиция, где биосоциальной проблеме не уделялось существенного внимания в силу исторически объективных причин. Однако в обозримом будущем диалог представляется неизбежным. В контексте данного диалога опыт теоретико-методологической проработки проблемы соотношения биологического и социального