Стоило швее завершить свою часть работы, как она передавала изделие своей товарке, и так до тех пор, пока сшитая блузка не попадала обратно в корзину. Блузки связывали стопками по двенадцать, затем корзины ехали в следующий цех, где работницы, освоившие специальные машинки, обметывали петли для пуговиц, добавляли оторочку, петельки, вышивку и фабричные марки. В воротники вшивались ярлыки. Последней остановкой был цех окончательной обработки, где гладильщицы утюжили законченные блузки и пристраивали их на вращающиеся вешалки, а небольшая группа укладчиц снимала блузки с вешалок, складывала их и прикалывала к рукавам ярлыки с размерами и ценами согласно указаниям заказчика.

В конце этого живого конвейера подносчицы составляли пустые корзины одну в другую и катили их обратно через дорогу, где им предстояло снова наполниться вырезанными деталями в закройном цехе. Все повторялось до тех пор, пока не был выполнен весь заказ.

Тогда блузки – либо упакованные прямо на плечиках, чтобы их можно было выставить сразу по прибытии, либо уложенные в коробки – отправлялись к раздвижным дверям, пересчитывались и грузились на контейнеровоз. Меньше чем за два часа грузовик привозил ночью этот товар в Нью-Йорк, где его разбирали перекупщики в швейном квартале на Тридцать четвертой улице.

Швеи-мотористки ловко сшивали детали – благодаря бесконечному повторению тех же операций они великолепно управлялись со швейными машинами. Сестры Донателли трудились здесь с тринадцати лет – начинали с подработок во время летних каникул, а после окончания старшей школы поступили на фабрику на полный день. Вырастив дочерей, Изотта присоединилась к ним на той же фабрике.

Возвращаться на работу в разгар жары казалось всем особенно тяжкой жертвой. Женщины вздыхали по свободе, которой насладились на только что прошедшей отпускной неделе, ожидая своей очереди, чтобы проштамповать хронометражные карты. Чичи подвязала волосы косынкой и пошла вслед за Ритой. Они уселись каждая за своей швейной машиной, подкрутили освещение и осторожно пошевелили ножными педалями. Чичи обрадовалась, обнаружив, что за время их отсутствия слесарь смазал механизм. По свистку главной мастерицы швеи-мотористки нажали электровыключатели. Машины загудели в унисон, как репетиция гаммы перед выступлением.

Работа была в разгаре, и гул стоял по всей фабрике. Воздух затуманился от дымки, состоявшей из тонкой ворсовой пыли, поднятой статическим электричеством. К обеденному перерыву воздух совсем загустеет от этой взвеси, по мере того как ножницы будут кромсать нитки и ткань, а иглы – шить и подшивать, пока тюки с одеждой не выкатят в цех окончательной обработки.

Сейчас работницы шили блузы-матроски из белой хлопчатобумажной ткани, с круглыми отложными воротниками и галстуками в сине-белую полоску. Их надевали через голову, и пуговица полагалась всего одна, у шеи. Воротник плоско лежал на планке. На эту модель был большой спрос, поскольку девочка-кинозвезда Ширли Темпл была замечена в такой блузе, что произвело фурор в мире моды.

В машине Риты запуталась нитка. Она перевернула шпульку, отрезала узел, вдела нитку, защелкнула отсек и взяла из подающего лотка первую блузу.

Чичи быстро прикрепила тканевую петельку, прошив плавную дугу. Игла размеренно пульсировала вверх-вниз, стежки исчезали в ткани. Чичи вытянула блузу из-под машинки, перерезала нитку и передала вещь пришивальщице воротников.

Пришивая петельки к блузе за блузой, Чичи старалась работать четко и быстро. В какой-то мере она интересовалась кроем, отмечала сочетание цветов и текстуру ткани, но никогда не останавливалась, чтобы изучить вещь досконально. К середине утра ее мысли начали бродить где-то далеко, и, чтобы не умереть от скуки долгой рабочей смены, она стала придумывать костюмы: то подбирала ансамбли одежды, в которых вместе с сестрами будет выходить на сцену, то мысленно набрасывала оригинальные рубашки для музыкантов из оркестра, который сопровождал бы их особые номера в ночном клубе, – словом, заставляла трудиться свое воображение в месте, где оно не было востребовано. Гул швейных машин звучал музыкальным фоном для ее творческих идей. Она представила себя на сцене, в собственноручно сшитом костюме, выступающей со скетчем, который она сама написала, а затем и с песней, которую сама сочинила. Целеустремленность была стержнем ее натуры, и никакие петельки не могли ее сбить с пути.

– Быстрее, Рита! – раздался окрик мастерицы. – Не отставать, Чичи!

Чичи кивнула, не поднимая головы и ловко передвигая пальцы, а мастерица перешла к другому ряду, где резко отдала какой-то приказ вшивальщице воротничков.

– Strega[34], – пробормотала Рита.

Чичи посмеялась, пришивая петельку. Внезапно на ее машинку упала тень. Она подняла голову и увидела рядом с собой сестру Барбару.

– Что случилось? – спросила Чичи.

– Только не пугайся.

– Да в чем же дело?

– Ма только что ушла.

Чичи привстала и посмотрела вдоль рядов в сторону машинки матери. На месте Изотты уже сидела другая швея – нельзя было допускать, чтобы работа застопорилась.

– Ей стало плохо?

– Не ей, а папе. За мамой пришла миссис Акочелла. Папа в больнице.

– Я пойду. – Чичи наклонилась, чтобы достать свою сумочку из-под швейной машины.

– Ма справится сама, – остановила ее Барбара.

– А что случилось-то?

– У него заболело в груди. Теперь она с ним.

– Но я хочу пойти к нему.

– Я тоже хочу. Но нельзя. Тебе надо остаться. Нам всем надо остаться. Поняла?

Чичи снова села на свое место. Две блузы уже материализовались в лотке подачи за то короткое время, пока они с Барбарой разговаривали. Сестра найдет на своем месте ту же картину, если не хуже. Барбаре не было нужды ничего говорить – Чичи уже поняла. Семья не могла себе позволить оторвать от работы больше одной женщины, чтобы ухаживать за отцом. Роскошь собраться вместе у его изголовья и заботиться о нем сообща для своего – или его – успокоения была им не по карману. Семья нуждалась в этом доходе. Наибольшую пользу дочери могли принести не в больнице Святого Иосифа, а у швейных машин на фабрике «Джерси Мисс Фэшнз».

Саверио завершил свою программу в бальном зале отеля «Джефферсон» в Ричмонде, штат Вирджиния, музыкальным приветом южным красавицам, исполнив Ain’t She Sweet. Оркестр Роккаразо позаимствовал аранжировку этой песни у великого Джимми Лансфорда, и Саверио подумал, как хорошо, что зрителям не довелось присутствовать на выступлении неподражаемого Джимми с его негритянским оркестром. Он-то слышал Джимми вживую и понимал, что его собственный вокал в данном случае – не более чем попытка подражания, отнюдь не дотягивавшая до оригинального исполнения.

На танцполе толпились нарядные пары. В голубом свете софитов было видно, как плавно передвигаются женщины в платьях пастельных цветов, шурша накрахмаленными оборками. Их партнеры выглядели ослепительно в вечерних фраках с белыми галстуками. Весь бальный зал и простиравшиеся за ним сады казались заколдованным лесом в каком-то упоительном романтическом царстве. В раскрытые застекленные двери вплывал аромат фрезий и лилий, а огоньки светильников не столько освещали, сколько мерцали в темноте, будто драгоценные камни. Плавающие в хрустальных чашах свечи моргали тут и там на мраморных столиках, оранжевые кончики сигарет теплились в воздухе, как огненные точки; время от времени от чьей-то серебряной зажигалки вздымался язычок пламени и тут же гас, поглощенный окружающей голубизной.