Споткнувшись о его предупреждающий взгляд, резко отворачиваюсь, задрав подбородок.

- Ммм? - смотрю на Фати, откладывая ложку и обхватывая ладонями кружку с горячим мятным чаем.

- Я спросила, как твоя мать? - качает она головой, поражаясь моей рассеянности и отправляя в холодильник большую кастрюлю. - Я её давно не видела.

Непроизвольно подтягиваю выше воротник своего свитера, невнятно говоря:

- Хорошо…

Я не имею о её делах никакого понятия. Я ее два дня не видела.

Я не злюсь на неё. Не ненавижу. Просто я не хочу её видеть. Она знает, что я сплю на чердаке. И даже приходила один раз, но я не открыла. Потому что не хочу её видеть. Пока. Просто не могу себя заставить. Я думала, это будет сложно. Не видеться с ней. Не разговаривать. Не чувствовать рядом чьего-то знакомого, родного присутствия.

Быть совсем одной.

От этой мысли моё горло сдавливает спазм.

Всё оказалось проще, чем я думала.

В эти два дня со мной произошло что-то… непоправимое.

Проглотив ком вместе с чаем, бросаю быстрый взгляд на Максута. Он смотрит на свою руку, постукивая пальцем по столу.

- Мне бы не помешала помощь завтра, - сообщает Фатима, до блеска натирая кухонные столешницы. - Праздник всё-таки.

Ох… завтра Новый год. Я почти об этом забыла. Этот праздник всё равно для меня ничего не значит. Никогда не значил.

- Фати… - говорю, тяжко вздохнув. - Завтра у меня “попкорн”.

- Куда ты поедешь в такую пургу?! Одна одинешенька, - всплескивает она руками, ставя перед Максутом тарелку, и по деловому заявляет. - Вот, суп фасолевый.

- Я не голоден, - отвечает, вставая со стула.

Поднимаю глаза вслед за ним, наблюдая за тем, как подходит к холодильнику и берёт оттуда бутылку воды.

- Мужчина всегда голоден, - фыркает та, двигая ко мне отвергнутую тарелку. - А тебе, вообще, сам бог велел.

Нахмурив брови, слежу за тем, как он выходит из кухни, быстро поцеловав щёку нашей кормилицы и забрав свою куртку.

От обиды поджимаю губу.

- Я не люблю фасоль… - говорю тихо, отодвигая тарелку.

- Нужно быть хитрее, девочка, - вздыхает Фатима, забирая тарелку.

Смотрю на неё, чувствуя, что начинаю краснеть.

- Откуда только вы взялись такими, девицы, - сетует она. - Одна мужиков распугивает, вторая приручила, а взять не может…

- Фати… - прячу пылающее лицо в ладони. - Что ты такое говоришь…

- Как же, как же… - посмеивается, а моё сердце ускоряется.

Приручила?

Что за глупости…

Я… он…

Боже…

Я ничего не могу ему дать. Из меня ни… жены, ни любовницы. Кому нужна такая обуза?! Теперь я это понимаю. И я стыжусь своего поведения. Стыжусь того, что навязывалась. Он прав, а я нет.

Подойдя к большому комоду, Фатима достаёт оттуда бумажный пакет с какой-то фирменной надписью и кладет на стол передо мной со словами:

- На вот, принарядись. Праздник завтра, как ни как.

Хлопая глазами, заглядываю внутрь. Обнаруживаю там синее платье в горошек.

Ох…

- Откуда? - прижав пакет к груди, шепчу растроганно.

- Купила, - отмахивается она. - Сама ты вряд ли додумаешься.

- Фати… - бормочу, смахивая слезу.

- Брысь отсюда… - не менее растроганно бормочет она.

Прихватив свою куртку, вылетаю из кухни.

Закрыв дверь, ещё раз заглядываю в пакет. Трогаю тяжеловатую бархатную ткань, растирая между пальцев. Запрокинув голову и выдохнув, плетусь по пустому коридору.

Пытаясь игнорировать то, что он пустой, как и притихший спящий дом.

Душу терзает разочарование и это давящее чувство. Оторванности и одиночества.

Бросив взгляд на коридор второго этажа, прохожу мимо, волоча своё избитое катком тело. За окном на тёмном пролете третьего этажа всё тот же снег. Постояв там с минуту, гляжу на пляшущие огромные снежинки, а потом толкаю чердачную дверь и застываю на пороге, сжав в руках свои вещи.

Воздух с шумом вырывается из носа. Стараюсь сдержать этот поток, глядя в потолок. Чувствуя, как в крови начинает бушевать настоящий карнавал, возвращая силы и улыбку.

- Дверь закрой на замок, - бросает Максут, вольготно рассевшись на “моём” диване и листая пультом меню огромного телевизора.

- Я тебя не приглашала, - говорю сдавленно, роняя на пол вещи.

- Решил заявиться без приглашения. Прямо как ты.

- Я приходила, чтобы извиниться, - сообщаю, снимая сапоги и косясь на него.

Полумрак комнаты разбавляет синий свет, льющийся с экрана. Не отрывая от него глаза, Максут бросает:

- Не сомневаюсь.

И что это значит?

- Я приходила, чтобы извиниться и… помириться, - повторяю с нажимом и убежденностью. - Но ты был занят.

- Сейчас я свободен, - заявляет, забрасывая за голову руки и вытягивая перед собой ноги.

Его футболка задирается, и я вижу кусок мускулистого живота. Точнее, косую мышцу его пресса, чёрт бы его побрал. Его тело, как машина. У меня от него мурашки!

Быстро отвернувшись, пристраиваю свои сапоги рядом с его ботинками, которые стоят в углу ровно, как на параде. Он во всем любит порядок, это я давно поняла. И ещё он любит чистую одежду. И удобную. Ест он тоже по расписанию, именно поэтому было так просто избегать его в эти дни.

Я никогда и ничего не делаю по расписанию. И я не люблю порядок. По крайней мере, теперь я могу себе в этом признаться.

Я не спрашиваю, как он узнал о том, где я живу. Думаю, в этом доме он знает всё и обо всех. Это ведь его работа. Так я думаю, но я уже ни в чем не уверена. И ещё я не уверена в том, зачем он пришёл. Ко мне. Он сидит тут, на “моём” диване так, будто это его диван.

Подойдя к окну, поворачиваюсь спиной к своему гостю.

Глядя на заснеженные верхушки деревьев, с тоской говорю:

- Я вела себя ужасно. Теперь я это понимаю и… прошу прощения. Все это было ужасно неуместно и глупо… я просто… ты… в общем, извини…

Расстроенно вздохнув, прижимаюсь лбом к стеклу.

Максут молчит, и от этого мне ещё тяжелей. У меня нет на него никаких прав. Нет права даже безумно, до слёз ревновать его. Он сразу об этом сказал. А я… я просто дура.

Обернувшись через плечо, смотрю на него с раскаянием. Он полулежит, откинув голову на спинку дивана. Сведя брови и прикрыв глаза. Выглядит уставшим и отрешенным. Зачем он пришёл?