Я читал страницу за страницей, находя повторы ранее сказанного наряду с мистическими рассуждениями, которые были либо банальными, либо невразумительными; чтение быстро наскучило. Затем я добрался до записи, сделанной 8 сентября:

Мой слуга Генри, как ему было велено, поставил меня в известность, что дочка вдовы Тайлер пришла и ждет у двери с фруктами и овощами на продажу. Когда покупка совершилась, осведомился у нее, не выпьет ли она чашечку шоколада со мной в гостиной, учитывая отвратительное состояние погоды? Она высказала милейшее согласие, и мы пребывали там вместе около получаса, беседуя. Сказал ей о чудесах, которые умею творить, и как

я вознаграждаю тех, кто пришелся мне по нраву. Она выслушала все это и, я готов поклясться, всему поверила. Наконец объявил ей, что, ежели она имеет желание получить красивого мужа, здоровье, богатство и удачу в дальнейшей жизни, пусть приходит ко мне вечером следующего дня в десять часов, но тайно, ничего никому не сообщая под страхом потерять все мои милости, ибо, вымолви она хоть одно словечко, я неизбежно узнаю об этом посредством своей магии. Но она отвечала, что страшится ночной темноты. На это я сказал ей, чтобы она держала в руке мое распятие (подарил ей эту пустяшную игрушку), коим ей будет обеспечена наивернейшая защита как Господа нашего Иисуса Христа на небе, так и мое покровительство на земле. Она спросила, не смог бы я произнести для нее крепкие заклинания. Самые крепкие, моя дорогая (улыбаясь). Тогда (говорит она) я приду непременно.

Среднего роста, хорошая осанка, грудь пышная. В отличие от сельского люда, ее щеки без грубого румянца, но тонкого розового оттенка, зубы у нее белые, ручка маленькая, ручка благородной дамы. Четырнадцать лет. Осмелюсь утверждать, что у царя Соломона не было девиц прекрасней, чем эта.

После этой беседы Андерхилл, очевидно, вернулся к чтению книг со своим всегдашним прилежанием: после обеда – написанный на латыни неким Аланусом Кандидусом труд по анемомантии, то есть гаданию посредством наблюдения за силой, направлением и постоянством ветра; после ужина – жизнеописание какого-то человека, о котором я никогда не слышал, сочиненное кем-то тоже неизвестным. У меня было предчувствие, что эта схоластическая отрешенность не сулит ничего хорошего дочке вдовы Тайлер. Я переворачивал страницы со страхом, читая как завороженный запись, сделанную Андерхиллом на следующий день.

Когда моя гостья явилась в точно назначенное время, дал ей напиток, составленный из кларета и бренди с особенными добавками по рецепту Якоба Магуса из его «De Inductione Luxuriae». Затем взял свою жаровню и бросил в огонь в нужной последовательности благовоний, порошков и тому подобного из своих запасов, с помощью чего наполнил комнату восхитительными, сладострастными ароматами и также чудными разноцветными курениями. Когда все это в достаточной степени оказало на нее воздействие, заставил ее поверить, будто до ее слуха доносится приятное легкоголосое пение, амурные трели и игривые песенки. Затем повелел явиться разным духам, поначалу благообразным, как то: пастухи и пастушки, нимфы, кавалеры, бражники, мальчики-катамиты,[5]ряженые, древние герои, античные царицы, из коих некоторые совокуплялись телесно. Далее пожелал, дабы она сняла свою одежду.

Для чего, сэр (спрашивает она), вы просите меня согрешить? Напротив, милочка (говорю я), отнюдь не грешно вознаградить показом своих прелестей тех, кто еще трудится для этого. Взгляни (показывая на совокупляющихся античных юношу и девицу), эти двое заняты тем же на твоих глазах, и единственно дабы доставить тебе удовольствие. Единственно? (Спрашивает она, глупышка). Их-то двое. Верно (говорю я), но. для тебя одной они стараются. Ну раз так (говорит она), и мне надо быть вольнее (меня восхитила эта живость ума), и тотчас сняла с себя всю одежду до голого тела. О quae deliciael

Теперь показал ей разных чудищ, не столь привлекательных, например гиппогрифонов, обезьян, турок, кентавров, гарпий, химер, караибов, убивцев, червей, кои дерутся, убивают и пожирают друг друга. Наполнил ее слух воплями диких зверей, громовыми раскатами и стонами грешников в аду. Она пронзительно кричала: довольно! – умоляя, чтобы я рассеял эти видения. Можешь вопить сколько угодно (говорю я), никто все равно не услышит, мои слуги отосланы из дома, и это не видения, смотри, как они обступили тебя, и, если б не я, они разодрали бы тебя на куски (умалчивая о том, что это не более чем призраки, которые способны лишь напугать ее). Когда счел, что она впала в состояние полнейшего ужаса, то увлек ее на пол и насладился ее телом, а вскоре после этого прогнал ее с глаз моих, бросив ее жалкие лохмотья ей вслед и предостерегая, что для нее будет лучше держать язык за зубами о случившемся, а иначе мои демоны будут преследовать ее до гроба и далее, и говоря, чтобы она являлась ко мне снова, когда бы я ни потребовал этого от нее, и что душа ее принадлежит мне.

Выпил полстакана эля для утоления жажды и удалился в свою комнату, открыл книгу Иоанна Понтийского о ядах жаб и змей, но нашел сие фантастичным, не вселяющим доверия и путаным в изложении, и, будучи немало усталым (хотя и в душевном спокойствии), отправился на покой.

Хобсоновский зал больше не казался мне таким прохладным. Скоро мне понадобится выпить, – не будь я таким идиотом, захватил бы с собой фляжечку виски; но сначала надо привести в порядок свои мысли или вообще избавиться от них. Итак, излагаю без соблюдения какого-либо порядка: неясно, умел ли в действительности Андерхилл производить с помощью магии видения, звуки и все остальное, и даже вообще как понимать эту сцену с химерами, но я не сомневался, что и он сам, и девочка были уверены в его сверхъестественных возможностях и увиденное оказало, похоже, такое жуткое впечатление на девочку, что та ни разу не нарушила молчания; так или иначе, я никогда не встречал ни малейших намеков на то, чтобы имя Андерхилла упоминалось в связи с какими-либо скабрезными историями. Я не мог вспомнить дату смерти госпожи Андерхилл, но, как мне казалось, она умерла позже 1685 года, так что она, полагаю, проживала в доме в течение всего этого периода, хотя в дневнике она ни разу не упоминается, даже в той части рукописи, которую я только что прочитал. Должно быть, госпожа Андерхилл предпочла не вмешиваться, когда услышала дикие вопли девочки. Я стал понимать, насколько в Джозефе Торнтоне укоренилась скрупулезность настоящего ученого-исследователя, не позволившая ему скрыть существование и местонахождение дневника Андерхилла; но как большой моралист и даже просто человек он не мог не предостеречь своих читателей от ознакомления с рукописью и сделал ее поиск такой же трудной задачей, какой она оказалась для него самого.

Сходное побуждение – желание сохранить, но все-таки убрать с глаз долой, должно быть, руководило человеком, читавшим дневник до Торнтона. И я тоже хотел бы как-то посочувствовать дочке вдовы Тайлер, но она мертва вот уже два с половиной столетия, если не больше.

Я вышел, а через десять минут снова сидел в читальном зале, перекусывая бутербродом с ветчиной, политой из тюбика горчичным суррогатом, запивая бутерброд виски с содовой водой, и продолжал знакомство с дневником Андерхилла.