В карете сидели дама и двое джентльменов. Я с удивлением узнал в даме мою кузину Джулию. Ее сопровождали мистер Беббикомб Морли и генерал Торнтон. Я сразу понял, что последний сильно не в духе, о чем свидетельствовали нахмуренные брови и покрасневший лоб.

– Ах ты, паскудник, чего ради ты притащился в Заморну именно сейчас? – приветствовал меня генерал. – Поехать со мной он, вишь, не пожелал! Нет, этот остолоп остался в Гернингтоне, а сегодня не нашел ничего лучшего, чем явиться в столицу и торчать у всех на виду, словно юнга на рее! И так голова кругом, так еще ты тут как тут! Погоди у меня, вечером я с тобой разберусь!

– Полно вам, генерал, – вмешалась леди Сидни, – поручите юнца моему попечению, я за ним присмотрю. Чарлз, не хотите посидеть с дамами?

– Посмотрим, – с достоинством ответствовал я. – Джулия, какими судьбами? Кто пригласил вас в столицу?

– Леди Мария. Она была так любезна, так настойчива! Я немедленно заявила Сидни, что еду. Он, однако, воспротивился, но я решила настоять на своем и уйти по-французски. Как только Сидни вышел из дому, я кликнула горничную, велела закладывать мою колесницу и была такова! Ангрия ждала меня!

Тем временем мы оказались в центре бушующей стихии. Взмыленные кони внесли нас на площадь с одной стороны, в то время как с другой ее взяли штурмом лорд Каслрей, мистер Перси, лорд Арундел, полковник Хартфорд, лорд Дэнс и прочие. Оркестры грянули вдохновленный «Марсельезой» марш «Война ждет вас, герои!» Толпа от реки до пригородов Заморны разразилась овацией. Мы медленно продвигались к трибунам, и вот мы на месте. Торнтон и Морли присоединились к остальным джентльменам, а мы с леди Джулией поднялись на подмостки, возведенные для первых дам. Как величаво и размеренно заняла моя спутница свое место в самом центре подле Марии Перси, рядом с леди-наместницей и графиней Арундел!

Дамы сели. Я не мог отвести от них взгляда. Щеки Марии, писаной красавицы, возбужденно пылали – поистине незабываемое зрелище. Ослепительное алое платье оттеняло сияющую белизну шеи, черноту волос и очей. Остальные красовались в белом шелке, лишь алели плюмажи и шарфы. Дамы являли собой воплощенное очарование и грацию, и по странному стечению обстоятельств Эдит, Джулия, Харриет – все как одна – были брюнетками. Кстати, некоторые считают, что леди Арундел не спешит становиться истинной ангрийкой. Спешу развеять сие заблуждение. Леди Арундел не слишком многословна, но даже ее Фредерик не поклоняется восходящему светилу с большим пылом, чем она. Отдав благородному Арунделу свое сердце, она отдала его целиком, без остатка. Его «Бог стал ее Богом, его страна – ее страной»[56].

Откинув волосы с благородного лба, леди Арундел почти исступленно вглядывалась в бушующий людской океан вокруг трибуны, мрачную громаду ратуши позади, в знамена, красные, словно кровь: отливающие багрянцем на солнце, темно-алые в тени; и в тех, кто гордо стоял на трибуне, исполненные такого воодушевления и торжества, словно сей час решалась судьба нации. Затем ее взор обратился дальше: к залитому солнцем городу, полноводной реке, высоким строениям на ее берегах, к лугам, чей простор оживлялся одиноким деревом или пасущейся коровой.

– Мария, – промолвила она, обернувшись к сестре, – в наших жилах течет кровь горцев, мы дочери монарха, но в этой славной земле мы подданные, супруги двух столь славных мужей, как твой Эдвард и мой Фредерик. Только посмотри на них! Так стоит ли горевать о дворце святой Марии, горе Элимбос, озере джиннов и нашем брате Фидене?

Мария широко улыбнулась, сжала руку леди Арундел, но ничего не ответила. Тем временем лукавый взор леди Джулии обратился к субъектам не столь возвышенным. Заметив в толпе мистера Чарлза Уорнера и мистера Джона Говарда, она поманила их веером из слоновой кости в тон нежной ручке. Алый плюмаж на прелестной головке горделиво качнулся, и леди Джулия, рисуясь, отвела перья от лица.

Джентльмены кинулись к ней сквозь толпу, расталкивая встречных. С обезоруживающей простотой, отчасти наигранной, отчасти искренней, она подала обоим по руке.

– Мой дорогой мистер Чарлз, мой дорогой мистер Джон, вот так приятная неожиданность! Я боялась, что в такое время вы понадобитесь мистеру Уорнеру в Ангрии. Ума не приложу, как бы я пережила ваше отсутствие?

Целую минуту достойные джентльмены пихали друг друга в бок – никто не хотел начинать первым. Наконец Чарлз решился:

– Премного обязаны, миледи. Умеете вы сказать приятное. Правда, Джон непривычен к такому обращению.

– Вот уж нет, Чарлз, – пробубнил Джон, – экий ты неловкий! Еще неизвестно, к кому из нас леди была добрее.

– К вам обоим, – подхватила леди Джулия, – ибо парочки, подобной вам двоим, свет не видывал! Но, джентльмены, почему вы не на трибуне? Разве вы не собираетесь выступать?

Достойные сквайры опустили глаза и зарделись.

– Видите ли, мадам, – промолвил Чарлз, – наш Джон не мастак речи говорить. Другое дело я, однако с тех пор, как со мной случилось несчастье, я избегаю публичности. Люди станут подшучивать надо мной, а мне это не по нраву.

– Несчастье, любезный сэр? Впервые слышу! Надеюсь, ничего фатального?

– Увы, миледи, взгляните. – И Чарлз продемонстрировал леди Джулии правую руку, лишившуюся мизинца.

Джулия, чуть не прыснув, поспешила утешить страдальца:

– О, мистер Чарлз, какая печальная история! Это увечье, возможно, и умаляет вашу совершенную мужественность, однако я по-прежнему теряюсь в догадках: как оно помешает вам открывать рот? Я настаиваю, чтобы вы и мистер Джон пролили на здешнее собрание лучи своей мудрости. Ступайте же, джентльмены, ради меня!

Джулия подалась вперед, улыбаясь так нежно и моляще, что Чарлз растаял.

– Джон, – сказал он, энергично поддев локтем под ребро достойного братца, – ты согласен, что невежливо отказывать ее милости? Да и наш патрон не запрещал ни мне, ни тебе открывать рот. Лишь высказал надежду, что нам хватит ума воздержаться от речей.

– А ведь верно, Чарлз! Идем же, докажем, что по части словесных излияний мы ему не уступим.

Поклонившись Джулии, джентльмены резво устремились к трибуне. Между тем собрание началось. Под оглушительные крики вперед выступил мистер Эдвард Перси. Некоторое время он стоял молча, дожидаясь, пока уляжется шум, – никогда раньше мне не доводилось видеть, чтобы глаза его сияли таким воодушевлением. Что до его речи, то Перси был верен себе: напорист, убедителен, точен, порой – особенно там, где оратор упоминал великого Нортенгерленда, – непочтителен и высокомерен. В общем и целом превосходный образчик ангрийского красноречия. Что не ускользнуло от слушателей, которые откликнулись бурной овацией. Каждый следующий оратор гнул ту же линию, награждаемый зрителями в меру своего умения дружными или жидкими аплодисментами. Ближе к вечеру, когда толпа впала в совершенное неистовство, Каслрей дал слово мистеру Чарлзу Уорнеру. Зардевшись, тот выступил вперед, подпираемый неразлучным кузеном Джоном. Из-за шума голос оратора был слышен лишь урывками, тем не менее позвольте предложить дословное изложение сего потока красноречия: