Я продолжила массировать напряженные мышцы Кости, готового в любой момент смыться с расслабляющих процедур. Не поддамся на жалость!

— Он не выберется, расслабься, — громко сказала я, с силой надавливая на каменные мышцы.

— Уй, что так больно-то? — прошипел пациент.

— Помнишь народную мудрость? Расслабься и получай удовольствие! — сказала я, и Мун аж привстал от моей наглости, мигом забыв, что играет роль бедняжки.

Я сосредоточилась на мужских ногах и проделала безотказный прием, выдавливая стон удовольствия из Кости.

— М-м-м, — прозвучало так, будто мужчина старался всеми силами сдержаться.

Волк заметался в кубе, бросаясь на стены, скалясь на нас и рыча, но выбраться не мог.

Рядом со мной бесшумно возник альфа и задумчиво произнес:

— И это он так бросается с успокоительным! Представляю, что было бы, не распыли я порошок по полу.

— Что за порошок? — Мои руки замерли над ногами пациента.

— Успокоительный, говорю же.

— Зачем?

— Как зачем? Для подстраховки. Мне мои ребята целыми нужны, — пожал плечами альфа.

— А Мун нужен? — отчаянно спросила я. — Наверное, давно бы обернулся, если бы не твоя подстраховка.

— Просто Костя — недостаточный стимул. Давай-ка возьмем третьего кандидата. Он у нас самый молодой и горячий парень в стае. Мун из шкуры точно выпрыгнет, — неуверенно предложил альфа. Кажется, альфу редко одолевали сомнения, но здесь Стас не был уверен в предложении. Будто еще чуть-чуть — и он передумает.

— Давай! — решительно согласилась я. — Только осмелин пусть выпьет, а то они все так дрожат от страха…

Костя даже голову поднял из углубления и с упреком посмотрел на меня, а я виновато пожала плечами. Ну а что, правда же!

— Я предложу отличную компенсацию. Он согласится. Сейчас приведу. — Стас отошел от меня, и я заметила, как настороженно замер Мун в кубе. Похоже, тоже ждал подставы.

И тут на замену Косте пришел ни дать ни взять длинноволосый Аполлон, словно сошедший со страниц журнала рекламы мужского белья. Лохмы развеваются, мышцы перекатываются. Да еще и лег на кушетку лицом не вниз, а вверх, закинув руки за голову, вытягиваясь во всю бронзовую красу.

Волк зарычал, как гоночный болид…

— Может, лучше начнем со спины? — засомневалась я, чувствуя, как румянец окрашивает щеки.

Не подумайте, великолепные тела у хоккеистов были в избытке, а вот дерзкие взгляды… Давненько не видела таких липких глаз — отношения с Пашей помогали избежать ненужного внимания. Не знаю, что там Стас пообещал этому оборотню, но тот явно намерился вывести Муна из себя.

— А-р-р-р!

Волк взял разгон и бросился на лестницу, пытаясь вскарабкаться, но оказывался на полу.

— Зачем? Я хочу видеть твои прекрасные глаза! — смело улыбнулся мне незнакомец. Дамский угодник был из него еще тот! Он умело игнорировал Муна, будто того и не было вовсе.

Почему-то я с сожалением подумала о белозубой улыбке: с выбитыми зубами он будет не так привлекателен, конечно.

Что ж, я могу и целебный массаж на грудных мышцах устроить, и руки подтянуть…

— Ай! — взвыл от боли Казанова, и Мун застыл в клетке, настороженно наблюдая за нами.

Я попыталась вырвать руку, но не смогла — мужчина крепко держал за кисть.

— Я Никита, а тебя как зовут, солнце? — спросил длинноволосый, проникновенно глядя мне в глаза.

Волк словно сошел с ума от этих слов — без перебоя стал бросаться на стены, лестницу, скользить когтями по пуленепробиваемому стеклу так, что уши в трубочку сворачивались…

Но не оборачивался.

Моя рука до сих пор была в плену у Никиты, а парень держался так, будто вокруг не разносятся раскаты жуткого рычания зверя, будто нет скрежета когтей. Ему точно пообещали другое гражданство, иначе не понимаю неоправданной отваги.

От яростного рычания Муна мороз полз по позвоночнику!

И тут чрезмерно бравый Никита положил мою руку себе на живот и попросил:

— Сделай массаж по формированию рельефа, детка. Моим кубикам так не хватало твоей руки!

И подмигнул еще!

Покойник.

Рычание подозрительно смолкло, тишина повисла в ангаре, и я медленно, чтобы не спугнуть превращение, подняла взгляд на Муна. Но тот не думал оборачиваться: сдал назад, уперся задом в стену куба и припал к полу. А потом ка-а-ак рванул вперед, прыгнул на лестницу, зацепился за самый верх перекладины и подтянулся.

— Трындец… — вынесла вердикт я.

— А? — не понял Никита, все еще пялящийся на меня.

— Говорю, беги, Никита. Беги…

Пациента сдуло с кушетки мгновенно, дверь ангара хлопнула, а снаружи послышался звук заведенного байка. Кажется, альфа выполнил обещание насчет мотоцикла и выдал его сразу в виде премии, да еще наготове держал.

Интересно, а гражданство и место в другой стае тоже подготовил?

Волк с помощью зубов и лап выбрался из куба, кажется, на одном упрямстве. Взлохмаченный злостью так, что шерсть торчала торчком. Он, словно серая тень, мелькнул перед глазами и вылетел из ангара, не успела сделать и вдох, а я так и осталась стоять с зависшими над столом руками.

— Кричи! — с этой командой залетел альфа внутрь.

— А? — Я не сразу сообразила, что от меня хотят и зачем.

— Кричи! Нам нужно вернуть Муна! Я не уверен, что байк быстрее разъяренного волка, особенно по петляющей дороге! — торопливо разъяснил Стас и потребовал снова: — Кричи!

И я завизжала! Сначала хрипловато-непривычно, будто связки ошалели от редких высот, а потом уж по-девичьи звонко. Суворов поморщился и закрыл уши руками, отходя от меня подальше, и сосредоточенно смотрел в сторону дверей ангара.

Дверь будто выбило взрывной волной — она погнулась, слетела с одной петли, и серая тень опрокинула меня на спину так, что чуть весь воздух из легких не вышибла. Мун вскинул голову, стоя лапами на моих плечах, и выражение морды было непередаваемо коварным.

Клянусь, никогда не видела такой активной мимики у животных! Хотя, возможно, я снова придумывала себе лишнего.

И тут волк медленно убрал с меня лапы, по одной, не спуская глаз. Принюхался ко мне и угрожающе зарычал так, что в груди завибрировало, будто я стояла у мощной музыкальной колонки

Мне конец? Съест? Растерзает? Сорвет злость?

Я стала отползать, но у Муна были другие планы: волк напрыгнул на меня так, что оказался сверху, а лапы по обеим сторонам от меня, и стал тереться, вертеться веретеном, будто стремился взмылить каждую частичку моего тела.