Она внимательно на него посмотрела.

– Да, и довольно большая честь для простого мальчика из Урбино.

– Давно мне не напоминали о том, что когда-то моя жизнь была простой.

– Но вы же обязаны тем, каким стали, своей юности, да? Вы плоть от плоти тех людей, которые определили ее, не так ли? И сколь бы высоко жизнь вас не вознесла, вы не сможете отказаться от прошлого?

– Ну что ж, я рад, что вы так считаете.

Они снова остановились. Рафаэль повернулся к Маргарите, и она, чувствуя на себе его взгляд, тоже повернулась к нему Прохладный осенний ветер шевелил темные пряди, выбившиеся из-под ее шапочки. Донато нигде не было видно, казалось, он исчез.

– Какая вам разница, что я думаю?

Они стояли в мерцающем свете предзакатного солнца, алый диск которого быстро клонился к горизонту. Рафаэль протянул руку и коснулся ее щеки. Все замерло.

– Признайтесь, красавица Маргарита, неужели вы до сих пор не знаете ответа на свой вопрос? – Он так нежно произнес ее имя, что оно прозвучало почти как молитва. Рафаэль приблизился к ней еще на один шаг. Сердце Маргариты забилось так быстро, что у нее закружилась голова. – Разве вы не видите, что я вами очарован?

– А я вас боюсь.

Вместо того чтобы обидеться, он легко улыбнулся.

– Господи, вам меньше всего стоит меня бояться!

– Ну уж нет, синьор Санти. Именно вас я и должна бояться больше всех остальных.

Он был так близко, что Маргарита чувствовала его дыхание на своей коже. От него пахло чем-то мужественным. Его рука по-прежнему была на ее скуле. Потом Рафаэль медленно приблизил губы к ее губам и поцеловал ее.

Она целовалась раньше с Антонио, но это было совершенно иначе. Сейчас она почему-то подумала о том, что происходит между Легацией и Донато в уединении их спальни. Внутри нее ожили какие-то неизвестные и сильные чувства. Эти темные глаза… сильные красивые руки… такие нежные губы… Ощущение стало болезненным. Сердце бешено колотилось в груди.

Маргарита не сразу смогла совладать со своими желаниями, но, когда ей это удалось, она сделала это резко и решительно.

– Нет! – заявила она, распрямив плечи и отступая от него на шаг. – Так вы меня не получите!

В ответ он лишь озорно улыбнулся.

– Как именно, синьорина?

– Так, как получили всех остальных! Я не стану вашим амурным приключением!

– Значит, вы считаете, что зарождающееся между нами чувство – это простое приключение?

– Между нами ничего не зарождается!

– Тогда вы очень мало смыслите в жизни. – Он позволил себе нетерпеливый жест – первое проявление чувств всегда такого сдержанного, изысканно вежливого человека в присутствии Маргариты.

– Вы говорите прямо как мой отец.

– Тогда ваш отец – мудрый человек. Прислушайтесь к его словам, вам это пойдет на пользу.

– А вам будет на пользу, синьор Санти, избавиться от иллюзии, что все на свете падут к вашим ногам, соблазненные вашим талантом или обаянием.

Тут неожиданно появился Донато, и напряжение немного рассеялось.

– Уже поздно. Нам пора.

– Хорошо. Идите, – согласился Рафаэль, зная, что ему вряд ли удастся переубедить в чем-либо эту девушку. Правда, именно это ее качество и пленяло его в первую очередь.

– Что с тобой, дорогая?

Донато впервые нарушил молчание, с тех пор как они вернулись на Виа Санта-Доротеа и устроились на теплой кухне, освещаемой неровным светом ламп. Пекарня уже закрылась, и плотно затворенные ставни отгородили обитателей дома от пугающего и опасного мира снаружи. Изо всех комнат родного дома Маргарита больше всего любила кухню. Там, среди запахов хлеба, муки и деревянной утвари, она чувствовала себя в безопасности. Когда Донато задал свой вопрос, она держала на руках Маттео и тихо покачивала его, баюкая.

– Все в порядке. А что? – слишком быстро ответила она.

– Он так смотрел на тебя, когда вы разговаривали в зверинце…

Маргарита отвела взгляд на закрытое окно, думая о том, что за стеной на длинной веревке, наверное, все еще висит белье и где-то рядом играют два других сына Летиции. Она не могла сказать домашним, что Рафаэль ее поцеловал, а тем более о том, что ей это очень-очень понравилось. Даже сейчас при одном только воспоминании об этом поцелуе ее тело изнывало от желания снова почувствовать его прикосновение.

– Какое это имеет значение, Донато? Конечно, синьор Рафаэль красив, влиятелен, умен и остер на язык, а изяществом нарядов и манер подобен настоящему принцу. Он – великий Рафаэль, а я – всего лишь мимолетное увлечение.

– Почему ты так решила?

Маргарита сильно сжала руки.

– Ты ведь не хуже меня знаешь, что мы разного поля ягоды! Он никогда не сможет серьезно относиться к женщине, которая ниже его по положению. Самое большее, что меня может ждать, это несколько дней развлечений. А я никогда не соглашусь быть чьей-либо любовницей! Я сразу говорила!

– Откуда ты знаешь свое будущее?

– Этому нас учит история. Женщины делятся на тех, кого берут в жены, и тех, кого делают любовницами, Донато! Мужчина, преломляющий хлеб с Его Святейшеством, никогда не возьмет в жены женщину, которая этот хлеб печет!

– Ты также думала, что он не может всерьез рассматривать тебя как натурщицу, – осторожно напомнил он, снимая пальцем со свечи каплю воска, которая норовила упасть на стол.

– Но это совершенно разные вещи!

– А разве не меняется жизнь, и люди, и отношения?

– Меняются, но не настолько!

– Вспомни, какие у него были сегодня глаза, сестренка! Попробуй увидеть его моими глазами и только потом отвечай на этот вопрос, – еще тише сказал Донато. – Я уверен, что он влюбился в тебя.

Франческо и Летиция подслушивали у закрытой двери. Она должна была об этом догадаться! Когда они ворвались на кухню с шумом и криками, она устало подняла глаза к потолку.

– Правда? – с недоверием спрашивал отец. ~ Неужели Господь устроил вашу встречу, чтобы соединить навечно?

– Папа, ты говоришь глупости.

– Брось! Разве он не может влюбиться так сильно, чтобы предложить тебе стать его женой?

– Ты прекрасно знаешь, что такого просто не может быть, и я буду тебе очень благодарна, если ты больше не станешь подслушивать чужие разговоры!

– Маргарита! – негодующе воскликнула Летиция, прижав руки к груди. – Немедленно проси у отца прощения!

– Я ничем его не обижала.

– Мы должны его уважать!

Маргарита полностью признавала правоту сестры. Франческо Луги был добрым и заботливым отцом, и дочери всегда знали, что отец, несмотря на некоторую грубоватость, желает им добра.