— Ха! Ха! Ха! Ха!

Я заглянул между стеллажей и увидел женский силуэт: девушка разминалась, стояла в разножке — одна нога впереди, другая сзади. Потом прыжок — и смена ног. Хотя она и прыгала на месте, выпады были амплитудные, глубокие. Ее волосы прыгали вместе с ней, по носу стекали капельки пота. Девушка подняла на меня глаза. Это была Дора.

— Привет. — Я знал, что это типичный способ завязать разговор в такой ситуации.

Дора прекратила прыгать.

— Это для библиотеки, хочу в дар передать. — Я раскрыл коробку с книгами, словно отвечая на вопрос, который она не задавала.

— Оставь здесь. Библиотекари потом разберутся и расставят что куда надо.

— А ты разве не из секции книголюбов? Им тут не помогаешь?

— Нет, я из секции легкой атлетики.

— У нас и такая есть?

— Есть. Только тренера нет. И в команде лишь я одна.

— А… — протянул я и аккуратно поставил приоткрытую коробку на пол.

— А откуда у тебя столько книг?

Я рассказал ей про книжную лавку. В библиотеку я передавал главным образом справочные пособия и дополнительные материалы к учебе. На них тоже существовала мода, и когда она проходила, продавалась такая литература за малым исключением очень плохо. Ну только если это не было каким-то популярным пособием для подготовки к экзаменам.

— Кстати, а ты это… — Я тоже решился задать ей вопрос. — Почему здесь тренируешься, а не в спортзале?

Дора поставила руки на поясницу, немного походила начала разминать шею.

— Да там ты у всех на виду, как на выставке. А здесь хорошо, тихо. Сам видишь, сюда сейчас особо и не ходит никто. А мне, чтоб быстро бегать, форму надо поддерживать.

С улыбкой и блеском в глазах люди, как правило, говорят лишь о том, что действительно любят. И у Доры сейчас было именно так.

— А бег — он тебе зачем?

Я спросил без всякой задней мысли, но блеск в глазах у нее погас.

— Ты что, специально? Ненавижу этот вопрос! От родителей наслушалась, тошнит уже.

— Извини. Я не в плане критики, просто хотел узнать, какие цели ты себе ставишь. Ну, типа, цель бега.

Дора вздохнула.

— Хм, для меня это все равно как спросить: «Вот ты живешь, а для чего оно?» У тебя есть цель, ради которой ты живешь? Просто живешь — и все, правильно? Когда происходит что-то радостное — смеешься, плохое — плачешь. Вот и у меня с бегом точно так же: побеждаю — радуюсь, проигрываю — расстраиваюсь. Если что-то не получается, злюсь на себя или жалею, что вообще начала заниматься. Но все равно потом продолжаю бегать. Просто так, без всякой причины. Точно так же, как живу.

Поначалу она говорила тихо, но в конце почти перешла на крик. Чтобы она успокоилась, я покивал.

— А что родители? Их это не убедило?

— Нет. Они только смеются в ответ. Говорят: «Толку в твоем беге… Как это в жизни пригодится? Только если через дорогу на красный перебегать». Вот прям до ужаса смешно, да? Говорят: «Ты ж не Усэйн Болт[41], зачем тебе это?» — Уголки ее рта печально опустились.

— А они хотят, чтоб ты кем стала?

— Понятия не имею. Поначалу говорили, если тебе спорт так нравится, лучше гольфом займись, там хоть денег можно заработать. Но сейчас даже так не говорят. Просто хотят, чтоб им за меня перед людьми не было стыдно. Да, они меня родили, но это не значит, что я должна стремиться лишь к тем целям, которые они передо мной ставят. Пугают меня все время, что еще пожалею о своем выборе. Ну и пусть, зато это будет мое решение. Да мне ничего другого и не остается: они ж мне даже имя такое подобрали — Дора. Почти как «дура». Вот и буду соответствовать.

Вывалив все, что было на душе, она улыбнулась: ей, похоже, полегчало. Прежде чем уйти из библиотеки, Дора спросила, где находится моя книжная лавка. Я сказал ей адрес и лишь потом уточнил, зачем он ей.

— У тебя буду тренироваться, если отсюда выгонят.

54

Пробные тесты я всегда сдавал средне. Лучше всего обстояло дело с математикой. С общественными науками и естествознанием тоже более-менее как-то справлялся. Проблемы были с литературой — там же столько скрытых смыслов и разнообразных значений! И зачем авторы так старательно маскируют то, что хотят сказать? Я никогда не мог правильно угадать смысл того, что пряталось между строк.

Наверное, понимание литературы чем-то сродни физиогномике, когда по выражению лица догадываешься о переживаниях. И, возможно, именно поэтому считается, что атрофия миндалевидного тела, как правило, сопровождается понижением интеллекта: если тебе трудно разобраться в элементарном контексте, то и логических связей ты не видишь, что, соответственно, отражается на интеллектуальных способностях. Так или иначе, но мне было нелегко мириться с низкими оценками по литературе в табеле. Потому что не получалось именно то, в чем больше всего хотелось разобраться.

Разбор вещей в лавке шел медленно. По сути, мне надо было лишь избавиться от книг, но это оказалось далеко не простой задачей. Чтобы разместить их на букинистических сайтах, каждую нужно было достать с полки, оценить товарный вид и сфотографировать. Я даже не представлял, как их у нас много — расставленных по всем углам мыслей, рассказов, исследований. Я вытаскивал книги на свет, и перед моими глазами вдалеке проплывали человеческие фигуры — толпа авторов, которых я никогда не читал. И то, что они были где-то далеко, впервые показалось мне удивительным. Раньше я думал, что они где-то поблизости, в пределах прямой досягаемости, ну как мыло или полотенце: протяни руку и бери. Но оказалось, что они живут в совершенно другом мире, отличном от моего. До которого мне точно никогда не дотянуться.

— Привет! — раздалось у меня за плечом. От одного слова меня бросило в дрожь, будто холодной водой окатили. Это был голос Доры.

— Вот, решила зайти. Можно?

— Ну, наверное. Любому можно. Клиенты обычно не спрашивают, можно ли им зайти. Ну только если в известных ресторанах по записи пропускают. Хотя у меня тут, сама видишь, не то чтобы очень популярное заведение.

Уже закрыв рот, я понял, что только что сморозил глупость — признался, что у меня захудалая лавчонка, в которую никто не ходит. Но Дора лишь расхохоталась — и как будто сотни маленьких льдинок рассыпались по полу. Еще улыбаясь уголками рта, она начала рассеянно листать страницы.

— А что у