В той карете, которая обогнала экипаж кардинала де Рогана, атмосфера была совершенно иная. Подпрыгивая то вверх, то вниз на мягких сиденьях кареты, не имея ни малейшей возможности оставаться спокойной, мысленно умчавшись вперед, в ней сидела изящная маленькая дама, чье возбуждение можно было понять по тому, что она болтала без умолку:

— Бог мой! Неужели это действительно возможно, что я оказалась на дороге в Версаль? — спрашивала Аме уже, наверное, в десятый раз. — Даже трудно поверить, что я скоро своими собственными глазами увижу короля и королеву. Только подумать, ведь еще на прошлой неделе Его Величество представлялся мне не чем иным, как головой на монете.

Герцог рассмеялся.

— Вы обнаружите заметное сходство Его Величества с теми изображениями, — проговорил он.

Аме наклонилась вперед, чтобы коснуться руки леди Изабеллы.

— Мадам, смогу ли я когда-нибудь отблагодарить вас? — спросила девушка. — Когда я поняла, что мне будет позволено сопровождать вас сегодня вечером в Версаль, мне показалось, что собраться вовремя я не успею. У меня не было ни одежды, ни перчаток, ни плаща. А мои волосы! Я никогда не смела даже мечтать, что мои волосы могут выглядеть так, как сейчас.

Произнося последние слова, девушка подняла свои руки к изящным локонам, над которыми Леонард, личный парикмахер королевы, колдовал около трех часов.

— Не прикасайтесь к прическе, дитя мое, — воскликнула леди Изабелла, — иначе ваши перчатки испачкаются в пудре, кроме того, вы можете испортить весь эффект, повредив это сооружение.

— Возможно, со стороны все выглядит действительно превосходно, — проговорила девушка, — но что до меня, то я нахожу удивительно неудобным одеваться по такой моде. Я даже не осмеливаюсь пошевелить головой, туфли мне жмут, талия моя стянута слишком сильно.

— Вы, наверное, хотели сказать, что талия у вас слишком широка, — ответила Изабелла Беррингтон. — Представьте себе, Себастьян, в монастыре у них не поощрялось использование корсетов.

— Там мы не думали ни о чем мирском, в том числе и о своих фигурах, — проговорила Аме. — Но сегодня вечером я хочу забыть о монастыре и обо всем остальном, кроме того, что я стала теперь светской дамой.

И леди Изабелла, и его светлость весело посмеялись над откровением девушки.

— Если сказать правду, то вы на нее совершенно не похожи, — проговорила леди Изабелла, — и если вы не успокоитесь и не придадите своему лицу выражения безразличия и пренебрежения, каждый сразу поймет, что вы не та, кем хотите казаться. Вы обязательно должны запомнить, что сейчас в моде носить на лице маску скуки.

— А мне никогда не бывает скучно, — просто ответила Аме, — и поэтому я не знаю, как сделать вид, чтобы все подумали, будто мне скучно.

— Ну, вы достаточно быстро научитесь этому, — улыбнулась Изабелла Беррингтон. — А теперь внимательно слушайте и никогда не забывайте о следующем. Вы обязательно должны приседать в реверансе перед каждым человеком, которому вас будут представлять, а когда вас будут представлять их величествам королю и королеве, вы должны присесть так низко, как только сможете, но голова должна оставаться поднятой, шею не гнуть.

— Я запомню, — пообещала Аме. — Что за чудесный вечер; но ни один человек, даже сам король, не сможет выглядеть так восхитительно, как вы, монсеньор.

Говоря последние слова, девушка обернулась к герцогу Мелинкортскому. И в глазах этого юного создания было столько неподдельного восхищения и обожания, что его светлость не удержался от улыбки, правда, несколько неодобрительной.

Но Аме не преувеличивала — герцог всегда выглядел восхитительно, но сегодня вечером наружность его была выше всяких похвал. Голубая лента ордена Подвязки четко выделялась на шитой золотом ткани камзола. Его ордена сверкали и искрились в свете фонаря; кружевной галстук был заколот брошью с изумительными изумрудами и бриллиантами; изящно расшитый жилет застегивался пуговицами, в которые были вправлены такие же драгоценные камни.

Каблуки его туфель также были украшены драгоценными камнями, а под колено герцог надел и саму Подвязку. Табакерка его светлости, которую он в тот момент держал в руках, была усыпана прозрачно-голубыми бриллиантами чистейшей воды, носовой платок был сшит из тончайшего батиста, а широкие венецианские кружева благоухали тонким ароматом дорогих духов.

Леди Изабелла, которая очень часто общалась с герцогом и редко удивлялась его внешнему виду, «в этот раз, увидев его в гостиной, пришла в восхищение. Что же касается Аме, которая вышла в гостиную вслед за ней, то она бурно выразила восторг.

— Право, монсеньор, вы выглядите как король! — воскликнула она, а потом, смутившись, потому что герцог критически посмотрел на нее, немного покраснела под его внимательным взором.

Леди Изабелла также принялась рассматривать, насколько тщательно оделась девушка.

— Вы удовлетворены, Себастьян? — спросила она, наконец, забыв обо всем, желая заслужить его похвалу, что было, как правило, необычайно трудно.

Сшить бальное платье всего за двадцать четыре часа; сделать все приготовления, необходимые для того, чтобы Аме превратилась из очаровательной, но простенькой молодой женщины в блистательную красавицу, равной которой трудно было бы сыскать при любом королевском дворе, было достижением, которым по праву мог бы гордиться любой человек. Задача заключалась не только в том, чтобы использовать свое влияние и добиться круглосуточной работы мадам Рози Бертин и ее девушек; и не только в том, чтобы заставить Леонарда отменить несколько других визитов и явиться в особняк герцога Мелинкортского, чтобы заняться прической Аме.

Главным образом успех объяснялся тем, что Изабелла Беррингтон могла при случае выступать главной движущей силой всего процесса, но только тогда, когда это было ей по сердцу. Она обладала большим запасом жизненной силы, была очень энергична, порой не находя этому применения.

Леди Изабелла летала по Парижу, занимаясь делами Аме, и, чтобы увидеть результат ее стараний, достаточно было взглянуть на Аме — на то, как она немного застенчиво опускает веки, как изгибает губы в ласковой улыбке, как опускается перед герцогом в низком реверансе.

Ее белое платье с пышной юбкой и узкой талией было расшито серебристыми блестками. На груди у девушки красовались розы; они были и на кринолине, на котором теперь покоились пальцы Аме, причем с такой грацией и элегантностью, которой никто, даже леди Изабелла с ее упорством, не смогли бы научить девушку за истекшие сутки.

Волосы были припудрены и отброшены назад, открывая лоб, и, ниспадая локонами, струились вдоль белой шеи и покоились на обнаженных очаровательных плечах девушки. Леонард, мастер нетрадиционных форм, который как-то удивил Париж, украсив прическу герцогини де Люинь интимным предметом женского белья, а прическу мадам де Матиньон — артишоком, капустным листом и пучком редиса, был в достаточной степени художником, для того чтобы сдержать полет своей фантазии, когда занялся прической юной девушки. Букетик роз был единственным украшением, да и они были белыми и очень подходили к тем, что девушка приколола к своему платью.