все агентства, адреса которых сумел припомнить, а по прибытии в Лондон старательно их все обошел, но вакансий не было. Так все и шло, пока не наступил день, когда из имевшихся у него пяти фунтов осталось всего полпенса. Правда, тут его ждала маленькая радость. Когда он полез в карман за своим полупенсовиком, обнаружилось, что на самом деле это был почерневший шиллинг. На эти деньги он прекрасно позавтракал. Но пообедать было уже не на что.

Хорошо, что ещё раньше Уэллс догадался обратиться за помощью к Дженнингсу — тому самому товарищу по Нормальной школе, который однажды угостил его запомнившимся на всю жизнь сытным обедом. Сейчас Дженнингс преподавал биологию в Лондоне и нуждался в серии диаграмм. Изготовить их он поручил Уэллсу. Тот записался в библиотеку Британского музея и, пренебрегая требованиями авторского права, принялся срисовывать их с учебников, по преимуществу немецких. Тут ещё появились случайные уроки, не дававшие умереть с голоду. Ходить в библиотеку Британского музея ему очень нравилось. Там было тепло, светло и уютно, а всего этого ему весьма недоставало на чердаке, который он снимал за четыре шиллинга в неделю. По воскресеньям деваться было некуда, но вскоре он открыл ещё одно замечательное место, где тоже всегда хорошо топили, — собор святого Павла. И перекусить всегда было где. То съест в какой-нибудь лавчонке кусок рыбы, то выпьет чашку кофе, то заглянет в вегетарианскую столовую. У последней, правда, был свой недостаток. Человек, отменно там пообедавший, уже через два-три часа снова бывал голоден как волк. И всякий раз, когда он шел в Британский музей, в собор святого Павла или же совершал очередной обход агентств, которым давно уже пора было предложить ему постоянную работу, он поражался на улицах обилию хорошо одетых и, очевидно, вполне сытых людей.

Всё это время, кроме чувства голода, его не оставляло чувство одиночества. И наконец он решился на поступок, который давно уже следовало совершить. Он заглянул к тете Мэри.

Здесь нам придется вернуться к тем временам, которые Уэллс называл «моя первая атака на Лондон».

В обезьяннике, расположенном в Кэстборн-парке, неподалеку от Экзебишн-роуд, он прожил тогда не слишком долго. Отец поручил своей племяннице Дженни Голл, работавшей в отделе женского платья одного из лондонских универмагов, осведомляться иногда о его житье-бытье, и та, узнав, куда он попал, немедленно приняла меры.

В Лондоне, как выяснилось, жила невестка Джозефа, тетя Мэри, добрейшей души женщина, о которой Сара предпочитала не упоминать. Ее покойный муж Уильям одолжил у них однажды полсоверена да так и не отдал.

Берти запомнился маленький, чернявый, обтрепанный человечек, который, видимо из этих именно меркантильных соображений, как-то посетил Атлас-хаус. Больше он там не появлялся, что, впрочем, было не вполне в его власти: он вскоре умер. Последнее обстоятельство, однако, не смягчило сердце Сары, даже ещё больше ожесточило его, ибо родственник унизил семью, кончив счеты с жизнью в лазарете при работном доме. Был он как и Джозеф, «негоциантом», но в крикет играть не умел, а значит, дорога ему только в работный дом и была. Женился он, впрочем, на женщине трудовой, дочери мелкого фермера, и та после его смерти перебралась вместе с незамужней сестрой в Лондон, чтобы сдавать там меблированные комнаты. Тётя Мэри приютила и Берти. Узнав от Дженни Голл о том, где и как он живет, она пожалела его и сразу же предложила переехать к ней. Когда постояльцев не было, он жил в лучших комнатах, когда дом бывал заполнен, перемещался в какую-нибудь нетопленую конуру, но и там продолжал работать, обмотав ноги для тепла бельем и засунув их в выдвижной ящик письменного стола. В этом доме за номером 181 по Истон-роуд он и прожил большую часть времени, пока учился в Южном Кенсингтоне. Тетя Мэри с удовольствием взяла бы его на полное содержание, но сама еле сводила концы с концами. К тому же дочку, его ровесницу, надо было одевать как барышню и ещё платить за обучение хорошей профессии. Изабелла училась на ретушершу у фотографа.

Берти увидел её в первый же день, когда они с Дженни Голл посетили тётю Мэри и её сестру тетю Беллу. В комнату вошла и застенчиво остановилась серьёзная, красивая девушка, одетая в модное тогда «прерафаэлитское» платье. На Герберта она с первого же взгляда произвела большое впечатление. Он на неё (хотя, скорее всего, не сразу) — тоже. Она никогда ещё не встречала человека, который умел бы так увлеченно обо всем рассказывать. Жаль, конечно, что по большей части — о непонятном, но при этом так увлеченно! Сама она ходила в вечерние классы, где обучалась начаткам искусства, немного играла на пианино, но ей не случалось в детстве сломать ногу и потому к чтению её никогда не тянуло…

Из дому они по утрам выходили вместе, вечерами Герберт встречал её на полпути. Иногда они ходили на художественные выставки. Тетя Белла этой близости не одобряла, но тетя Мэри любила Берти как родного, и от неё можно было не прятаться.

Скоро им понравилось обниматься и целоваться в темных подъездах или даже у себя, если никого в доме не было, но о браке, разумеется, речь не шла — ни у него, ни у нее не было ни гроша за душой, а после провала Герберта на последних экзаменах и всякая надежда на скорый успех угасла. Он уехал из Лондона. Правда, когда Уэллс оказывался вдали от друзей, письма, по его собственному выражению, начинали извергаться из него как из вулкана. Но в данном случае этого не произошло. Конечно, Изабелла была не большая охотница до писания писем, чем до чтения, и все же их переписка, если она когда-либо и начиналась, прекратилась не по ее вине. В Холте у Герберта появилось новое увлечение. Притом — почти сразу же по приезде.

Девушку эту звали Энни Мередит, была она дочерью местного пастора, очень хороша собой, а главное — с ней куда интересней было разговаривать, чем с Изабеллой. Она увлекалась Рёскином и вообще была широко начитана. Правда, и тут существовали запретные темы. Она не выносила его шуточек о боге и монархии, но ведь и Изабелла, при всем ее уважении к его знаниям и уму, немедленно начинала возражать ему, едва он об этом заговаривал. Во флирте с Энни Мередит подобные разногласия, впрочем, сыграли на первых порах не слишком большую роль. Он даже написал для нее историю своей жизни, о чем она многие годы спустя сообщила его сыну Джипу, и она до седых волос