Ну вот! Начинается… Вернее, продолжается.

— Что?

— Почему вы так странно себя ведете? Рик бросил взгляд на водителя.

— Давайте поговорим об этом, когда приедем домой.

— Все смеялись… Я опять сделала что-то не так?

Рик молчал, но Моника так тяжко вздохнула, что он кивнул.

Дьявол! Надо было сказать водителю, чтобы подождал, пока он проводит Монику до двери, и уехать отсюда к чертовой матери. Однако, зная пытливый нрав Моники, рисковать нельзя. А что, если она додумается выяснять, что такое «вафля с кремом», у Микеле? Вот это будет здорово!

Так что придется отпустить машину. Но надолго он ни за что не останется. И придется удовлетворить ее любопытство. Она, конечно же, смутится, ну а он ее успокоит и уйдет. Причем сразу же.

Как только они миновали Лексингтон-авеню, поток машин стал редеть, и в начале второго они уже подъехали к дому Микеле. Рик до сих пор удивлялся, как это дядюшка дозволяет своей драгоценной племяннице разгуливать по Нью-Йорку — хоть бы и с провожатым — до двух часов ночи. Моника уже большая девочка, однако на Микеле это очень и очень непохоже.

Рик все-таки попросил таксиста подождать его минут десять, но тот сказал, что у него заказ. Ну и ладно! Доставит Монику к дяде в целости и сохранности, ответит на ее вопрос и быстренько уйдет. А то еще уговорит его не только рассказать, но и показать что к чему…

От подобной мысли Рик возбудился и, нажав кнопку лифта, сделал вдох, пытаясь успокоиться. Это Моника. И они поднимаются в квартиру Микеле. Его босса. Так что хватит бредить!

— Ричард? — Она положила ладонь ему на руку и нежно сжала. — А мы сразу пойдем в…

— Да. — Рик не мигая смотрел на дверь лифта. Глядеть Монике в глаза он не рискнул. Мало ли что… А что, если она сложит губы бантиком? Тогда он за себя не ручается.

— А вдруг дядя Микеле уже вернулся? Как же мы тогда с вами поговорим?

— Моника, я зайду всего на пару минут. Ведь завтра мне рано вставать.

Двери лифта открылись, и Рик решил, что Моника наконец отпустит его руку, но она повисла у него на руке и прижалась к нему еще плотнее. Остается надеяться, что Микеле уже спит! Хотя ничего предосудительного в том, что Моника взяла его под руку нет. Или есть? Они подошли к двери квартиры, и Рик, мучимый угрызениями совести, пробормотал:

— Пожалуй, заходить я не буду. — Он высвободил руку. — Позвоните мне завтра, как проснетесь.

Моника взяла его за рукав и, понизив голос, грустно спросила:

— Как? Вы не зайдете? Ведь еще не поздно.

— Не поздно? Уже четверть второго.

— Ну и что?

— Вы же сами сказали, что дядя уже дома.

— А давайте поднимемся на крышу. Там есть внутренний дворик. Такой уютный и…

— Нет. — Он снова освободил руку. — Никакой крыши. Где ваш ключ?

— Ричард… — Она сложила губы бантом. — Но ведь вы так и не объяснили мне, что такое «вафля с кремом».

Черт! Рик огляделся и, убедившись, что в коридоре никого нет, шепнул:

— Прошу вас, Моника, постарайтесь больше никогда не употреблять эхо выражение. Договорились?

— Почему?

— Давайте ключ, и я объясню.

Моника щелкнула замком сумочки, покопалась в ней и, подняв глаза на Рика, с виноватым видом призналась:

— Я должна вам кое-что сказать. Только, прошу вас, не сердитесь!

У Рика похолодела спина.

— Что еще?

— Я вас обманула.

— В чем?

Она отвела глаза и еле слышно промямлила:

— По поводу комендантского часа.

— Во сколько?

Моника чуть наморщила нос, она всегда так делала, если не понимала, о чем ее спрашивают.

— В котором часу Микеле велит вам быть дома? — теряя терпение, процедил сквозь зубы Рик.

От смущения щеки у нее порозовели.

— В полночь.

— Отлично. — Он взглянул на часы, хотя прекрасно знал, что уже двадцать минут второго. — Просто великолепно!

— Но ведь ему об этом знать необязательно. — И Моника дернула плечиком. — Иногда дядя сам приходит домой только в два ночи. И сразу идет в кровать, а через пару минут уже храпит на всю квартиру.

— А что, если на этот раз он не храпит, а сидит и поджидает вас в гостиной? — У Рика возникло дурное предчувствие. — Что тогда?

— Пожалуйста, не говорите ему, что я вас обманула! — Она подняла на него испуганные глаза. — А то он отправит меня домой.

— Никуда он вас не отправит.

— Еще как отправит! — И она обреченно кивнула.

А что, если на самом деле отправит? — ужаснулся Рик, а вслух пробурчал:

— Мне тоже не поздоровится.

— Знаете, что? Если дядя не спит, я ему во всем признаюсь. Только я уверена, что он спит, вот увидите! А я потихоньку пройду к себе.

— А вдруг он заглянул к вам в комнату и обнаружил пустую постель?

— Нет, не обнаружил. Перед уходом я всегда разбираю кровать и кладу под одеяло подушки. И все выглядит так, будто это я там сплю.

— Вы учились в школе при католическом монастыре?

— Да. — И она кивнула с таким скорбным видом, что Рик не мог не рассмеяться.

— Давайте ваш ключ.

Стараясь не греметь, Рик осторожно отпер дверь. В углу гостиной горел торшер. Впрочем, это еще ничего не значит: Микеле всегда оставляет его включенным на ночь.

Рик вошел и, впустив Монику, захлопнул дверь. Сначала он хотел сразу уйти, но потом передумал. Если Микеле на самом деле проснется, нельзя оставлять Монику ему на растерзание.

— Идите к себе, — шепотом велел он. — А я уйду, как только вы войдете.

— А как же насчет…

— Моника, ради всего святого! Поговорим об этом завтра.

Она чмокнула его в щеку и безропотно направилась к себе в комнату.

И тут Рику показалось, что снаружи за дверью раздаются голоса. Он прислушался: так и есть! Из-за двери донеслась любимая песня Микеле «Sole mio». Причем в его собственном, не вполне трезвом исполнении.

Черт!

— Моника, это ваш дядя! — шепнул он.

— Что вы сказали? — спросила она, чуть нахмурясь, с порога своей комнаты.

А за дверью уже явственно слышалась возня: видно, Микеле не может сразу попасть ключом в замочную скважину.

— Микеле пришел. Уходите! Она сделала страшные глаза.

— А как же вы?

Хороший вопрос! Опять лезть в стенной шкаф? Только где он, черт его побери?