Мое сердце стучит часто и гулко.

Голова идет кругом.

Во рту сухо, как в пустыне.

Состояние остальных частей моего тела не лучше… особенно когда Джексон берет мою руку в перчатке и большим пальцем гладит мою ладонь.

– О чем вы с Флинтом говорили? – спрашивает он, секунду помолчав. – На вечеринке?

– Я не помню, честно. – Это звучит как уход от ответа, но это чистая правда. Когда Джексон прикасается ко мне, я с трудом могу припомнить даже мое собственное имя.

Он не ставит мои слова под сомнение, но уголки его губ приподнимаются в на редкость самодовольной улыбке.

– Вот и хорошо, – шепчет он.

Эта его самодовольная ухмылка почему-то помогает мне успокоиться – наконец-то, – и теперь уже моя очередь задать вопрос:

– А о чем ругались вы с Лией?

Не знаю, чего я ожидала – возможно, что сейчас у него снова сделаются стеклянные глаза или он скажет, что это не мое дело. Но вместо этого Джексон отвечает:

– О моем брате. – И его тон говорит, что он не просит сочувствия и не потерпит его.

Я ожидала не такого ответа, но тут те немногочисленные фрагменты информации, которые у меня есть, складываются в цельную картину, и у меня падает сердце.

– Хадсон… был твоим братом?

Сейчас я впервые вижу в его глазах неподдельное удивление.

– Кто рассказал тебе про Хадсона?

– Лия. Вчера, когда мы с ней пили чай. Она сказала, что… – Я осекаюсь, видя ледяной холод в его глазах.

– Что именно она рассказала тебе? – Он произносит это пугающе тихо.

Я сглатываю и быстро заканчиваю:

– Только одно – что ее бойфренд умер. О тебе она ничего не говорила. Я просто предположила, что ее бойфренд может быть…

– Моим братом? Да, Хадсон был моим братом. – Тон у него сейчас ледяной, полагаю, это нужно ему для того, чтобы не показать мне, какую боль эти слова вызывают в его душе. Но я тоже пережила утрату и уже несколько недель пытаюсь делать то же самое, так что ему меня не обмануть.

– Мне так жаль, – говорю я и беру его за руку. – Я знаю, словами твоему горю не поможешь, но мне правда очень жаль, что ты так страдаешь.

Несколько долгих секунд он молчит и глядит на меня этими своими темными глазами, которые видят так много и показывают так мало. Наконец, когда я начинаю думать, что еще тут можно добавить, он спрашивает:

– Почему ты полагаешь, что я страдаю?

– А разве нет?

Опять долгое молчание. Затем он отвечает:

– Не знаю.

Я качаю головой:

– Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать.

Он тоже качает головой, пятится, отступает на пару футов назад. Теперь моя рука сжимает пустоту.

– Мне нужно идти.

– Подожди. – Я знаю, что мне не стоит этого делать, но все равно опять беру его за руку. – Что, ты уйдешь просто так?

Он позволяет мне держать его руку одну секунду, две. Затем поворачивается и идет к пруду таким быстрым шагом, что это больше похоже на бег.

Я даже не пытаюсь догнать его. За последнюю пару дней я уяснила, что, когда Джексон Вега хочет исчезнуть, он исчезает и мне не под силу этому помешать. Так что я поворачиваюсь в другую сторону и иду к замку.

Теперь, когда я точно знаю, куда направляюсь, путь кажется мне куда короче, чем вначале, когда я блуждала по кампусу школы. Но меня не оставляет неприятное чувство – мне чудится, что за мной следят. Что, разумеется, полная чушь – ведь Джексон двинулся в другую сторону, а Лия ушла из беседки сразу после их перепалки.

Это чувство не отпускает меня всю дорогу до входа в замок. Но мне не дает покоя и что-то еще, хотя я никак не могу понять что. Во всяком случае, до тех пор, пока я наконец не оказываюсь в тепле и безопасности моей комнаты. Это доходит до меня, когда я один за другим снимаю с себя слои теплых одежек.

Ни на Лии, ни на Джексоне не было куртки…

– Ты уверена, что у тебя для этого достаточно сил? – спрашивает Мэйси несколько часов спустя, когда я достаю из стенного шкафа толстовку.

Она что, шутит?

– Совсем не уверена.

– Так я и думала. – Она испускает тяжелый вздох. – Если хочешь, мы можем все отменить. Сказать всем, что у тебя еще не прошла горная болезнь.

– И дать Флинту повод думать, что я трусиха? – Вообще-то мне по барабану, подумает ли Флинт, что я испугалась, или нет – просто Мэйси так радовалась перспективе поиграть в снежки, что я ни за что не лишу ее этого удовольствия. А после того как она предложила все отменить, поскольку ей известно, что я не в форме, моя решимость только возросла. – Мы пойдем играть в снежки и…

– И надерем кому-то задницу?

– Я хотела сказать «постараемся не опростоволоситься», но, пожалуй, ты права – тут нужен более позитивный настрой.

Она смеется – именно этого я и хотела, – вскакивает с кровати и начинает утепляться, натягивая на себя один слой одежек за другим. Хоть у кого-то в этой странной школе есть голова на плечах. После того как вчера я узрела ту пару придурков, гулявших по морозу в футболках, а сегодня увидела, что ни на Джексоне, ни на Лии не надета теплая куртка, мне начало казаться, что всем здесь холод нипочем. Как будто они инопланетяне и только я человек, причем несведущий и слабый.

После того как мы обе облачаемся – на сей раз я посчитала – в шесть слоев одежек, Мэйси тянет меня к двери.

– Поторопись, нам не стоит опаздывать, не то мы попадем в засаду.

– Попадем в засаду. Устроенную с помощью снежков. Фантастика. – Никогда еще Сан-Диего не казался мне таким раем на земле.

– Вот увидишь, ты будешь в восторге. К тому же игра в снежки даст тебе возможность познакомиться со всеми друзьями Флинта. – Она еще раз смотрит на свой макияж в зеркало, висящее у двери, и чуть ли не выталкивает меня в коридор.

– Всех друзей Флинта? – переспрашиваю я. – Сколько же человек придет на эту вашу игру?

– Не знаю. По меньшей мере пятьдесят.

– Пятьдесят человек? На игру в снежки?

– Может, и больше. Очень может быть.

– Как такое вообще возможно? – не понимаю я.

– А что, это имеет значение? – отвечает моя двоюродная сестра, подняв брови.

– Еще бы. Как вообще можно держать контакт с таким количеством людей, которые к тому же кидают в тебя снежки?

– Тебе не надо будет держать с ними контакт. Твоя забота – это сокрушать всех вокруг, не давая никому шанса сокрушить тебя.

– Возможно, ты права. Возможно, на меня опять напала горная болезнь.