— Гляди-ка, — громко сказал один из них, высокий и крупный, — кладбищенские крысы начали вылезать из своих нор.

— Эй, готы-говноты, — подхватил другой, тоже высокий, но худой, и преградил им путь, — что, ваше сборище уже закончилось? А не рановато ли? Или на могилки свои спешите?

Кирилл замедлил шаг и взял Марику за руку. Но Санек и Леночка ловко обогнули стоящего поперек дороги парня и бросились бежать. Парни дружно расхохотались и принялись улюлюкать им вслед. Кирилл начал обходить парня, но второй тут же встал рядом с первым.

— Ай! — сказал высокий. — Не успели удрать, черные крысы!

— Подожди-ка! — встрял еще один, очень полный.

Он отбросил пустую пивную бутылку, и она со звоном разбилась о стену. Приблизившись к Марике. откинул капюшон с ее лица.

— Пацаны! — радостно заявил он и осклабился. — Да ведь это эмо! А я-то думаю, чего у готихи розовая шмотка?

— Ну-ка, ну-ка, — громко проговорил высокий и взял Кирилла за воротник, притянув к себе и заглядывая в лицо. — Точняк, эмо-соплиемо! По глазам вижу! Наваляем плаксам!

— А герла симпотная! — сказал худой. — Можно и потрахать! Как, впрочем, и боя!

И они громко расхохотались.

Марика попыталась вырваться из цепких рук худого, но он с силой пнул ее. Она всхлипнула, сжалась и втянула голову.

— Представление начинается! — возвестил полный. — Сейчас эмо-придурки будут ползать и рыдать, рыдать и ползать.

— Сами вы будете ползать, ублюдки! — твердо сказал Кирилл и ударил высокого коленом в пах.

Тот согнулся и заорал от боли.

— И отпусти мою девушку, урод! — закричал Кирилл и врезал худому в солнечное сплетение.

Худой охнул и затих, согнувшись пополам. Все произошло мгновенно, и остальные парни настолько растерялись, что не сразу сообразили, что происходит. Кирилл схватил Марику за руку, и они пустились со всех ног по переулку. Парни заорали и бросились за ними. Но когда они все вылетели на Ленинский проспект, весьма оживленный даже в этот поздний час, то парни мгновенно отстали.

— Ничего! — заорал один из них. — Подловим еще вас, поплачете кровавыми слезами, хуемо недобитые!

Кирилл не стал даже оборачиваться, а не то что отвечать. Он шел быстро, крепко взяв всхлипывающую Марику за руку.

Когда они подошли к метро, она остановилась. — Ты чего? — спросил Кирилл, заглядывая ей в глаза.

— Боюсь! — ответила она и заплакала, уткнувшись ему в плечо.

Кирилл обнял ее и начал гладить по волосам.

Когда она немного успокоилась и вытерла слезы, то отодвинулась от него и подняла глаза. Снег с дождем прекратился, ветер стих, и пошел только снег. Крупные рваные хлопья кружились в свете фонарей. Недалеко от них притормозило такси. Из него вышла девушка и торопливо направилась к метро. Марика глянула на кружащиеся в свете задних красных фар хлопья, которые казались розовыми от этой подсветки, и тихо проговорила:

— Смотри, розовый снег в этом черном мире! Почему столько ненависти здесь?

— Эй, ребята, чего стоим? Может, поедем? спросил в этот момент, высунувшийся из машины таксист.

— Нет! Спасибо! — ответил Кирилл.

— Да! Поедем! — явно обрадовалась Марика и, схватив его за руку, устремилась к такси.

Кирилл не стал сопротивляться.

— Боюсь в метро, — прошептала Марика, когда они уселись на заднее сиденье. — Тут все такие злые!

Они благополучно доехали до дома и поднялись в квартиру. Марика, скинув куртку прямо на пол, сразу бросилась в ванную. Кирилл медленно разделся, подобрал ее куртку, аккуратно повесил в шкаф и пошел на кухню. Он поставил чайник, порезал хлеб, сыр и колбасу и начал делать бутерброды. Когда вода закипела, заварил черный чай и выставил на стол чашки. После небольшого раздумья вымыл большие красные яблоки, длинные зеленые груши и выложил их на тарелку. Оглядев стол, добавил красные бумажные салфетки.

Марика вышла из ванной в футболке на голое тело, с мокрыми зачесанными назад волосами и умытым лицом. Она напоминала обиженную девочку, потому что смотрела в пол и только что явно плакала.

— Садись, — предложил Кирилл. — Я чай приготовил.

Она вскинула глаза, оглядела стол и молча кивнула.

— Я быстро! — сказал Кирилл и скрылся в ванной.

Марика подошла к окну и выглянула на улицу. Снег продолжал идти, и она, не отрываясь, следила за медленным кружением пушистых хлопьев. Подсвеченные тусклым сиянием фонарей, они выглядели золотисто-розоватыми и испещряли черноту ночи хаотичными беспрерывными движениями. Марика завороженно смотрела на снежинки. Слезы вновь потекли по ее щекам. Кирилл подошел и обнял ее сзади, положив подбородок ей на плечо.

— Почему все так? — прошептала она и всхлипнула. — Что мы им сделали?

— Ты привыкла, что в нашем городе нас не трогают, — ответил Кирилл, обнимая ее за талию. Но ведь ты на сайтах читала, как на самом деле относятся к эмо. Ты же мне сама ссылку как-то кидала по аське на сайт, где тусуются антиэмо.

— Но почему?! — упрямо спросила Марика и повернулась к нему. — Что мы плохого кому сделали?

— Мне кажется, на Западе все по-другому, — сказал он и убрал с ее лба упавшую влажную прядь. — А у нас всегда так! Пока ты не стала эмо, в нашем городе тоже при каждом удобном случае нас били. Ты просто не знаешь, не видела. Да и что вы видите за своими ублёвскими стенами? Живете там как у Христа за пазухой, как любит говорить моя мать.

— Но почему? — вновь спросила она. — Мне нравится так одеваться, носить такую прическу, так красить глаза, слушать такую музыку. Кому от этого плохо?

— Не знаю, — пожал плечами Кирилл и уселся за стол.

Он налил чай себе и ей. Марика села и сделала глоток. Потом положила сахар, и начала медленно помешивать чай.

— Думаю, что из-за позеров, — после паузы сказал он. — Они решили, что это самое модное течение, надели наши шмотки, стали так же красить паза и рыдать на всех углах. Они все утрировали. А ведь эмо — это то, что внутри, а не черно-розовая одежда. Я-то это чувствую по себе. Могу носить что-нибудь совершенно не в стиле, налысо постричься, но в душе будет все то же самое. Понимаешь?

— Люблю тебя, — тихо произнесла Марика.

— Ты меня не видела полтора года назад, — усмехнулся Кирилл. — Я как раз увлекся этой культурой решил, что могу открыто самовыражаться, ни на кого не обращая внимания. Я прямо в классе устраивал истерики, честно! Химичка как-то пару мне влепила, так я упал на пол возле доски, орал, катался, визжал, в общем, дал себе волю. И даже кайф получал от этого. Конечно, остальные ребята нас невзлюбили. Мы же вели себя как идиоты. Да и сейчас многие меры не знают.

— Но ты… — тихо сказала Марика и улыбнулась ему.