— Это тебе не иконы, — негромко произнес он.

"Ну, тысяча, двести, триста долларов с каждой доски.

А вот теперь я смогу получить полмиллиона долларов!

Большие деньги. Хотя можно еще поторговаться и сорвать с француза как минимум тысяч сто сверху. Но этим мы займемся попозже, чуть-чуть попозже".

Шеришевский налил коньяка почти полбокала и мелкими глотками выпил.

«Вот она, удача. Повезло на старости лет. И пришла она оттуда, откуда ее не ждешь».

Жаку Бабеку был пятьдесят один год. В общем-то его жизнь сложилась очень удачно. Дела шли как нельзя лучше. А помогали ему в работе не только деловая хватка и интуиция, как многие считали, и не деньги, которые достались ему от отца, а то, что он был связан со спецслужбами России, с Главным разведывательном управлением. И время от времени выполнял кое-какие поручения Москвы — переправлял документы. Слава богу, мотаться ему приходилось по всему миру — Амстердам, Нью-Йорк, Лондон, Стамбул… В общем дома он находился во много раз меньше, чем в дороге.

И сразу, когда узнал о «Янтарной комнате», он не мог приехать в Россию. Ему еще надо было слетать на Кипр и передать кое-какие документы нужным людям — документы на ракетные комплексы, которые Россия собиралась поставить киприотам. Это дело он выполнил.

Сейчас по приезде в Москву он должен был встретиться с полковником Бахрушиным. Ведь это Бахрушин курировал его последние пять лет. Встреча была назначена на восемь вечера в одной из квартир, принадлежащей ГРУ. Но обо всем этом Жак Бабек сейчас думать не мог. Его мысли всецело были заняты важным приобретением, которое он решил сделать — то есть, «Янтарной комнатой». Он знал о ней все, что можно было знать и даже не подозревал, что когда-нибудь она может оказаться в его руках, может стать его собственностью.

Многие конкуренты удивлялись его удачливости, но никому и в голову не могло прийти, что Жак Бабек имеет оперативную кличку Толстяк и сотрудничает с Главным разведывательным управлением Генштаба вооруженных сил России и сотрудничает давно. Все удивлялись как легко Жак въезжает и выезжает из России вместе с ценностями, никогда у него не возникает никаких проблем. А если и возникают, то почему-то решаются они на удивление быстро и легко. Естественно, никому о своей второй жизни Жак Бабек не рассказывал.

Когда автомобиль остановился около гостиницы, Поль покинул машину первым, открыл дверь хозяину, затем помог ему выбраться. И Жак Бабек, тяжело дыша, поднялся по ступенькам.

— Все свободны, — сказал он своим помощникам.

Не беспокойте меня, я хочу немного отдохнуть. Перелет утомил меня.

— А когда поедем к художнику? — спросил Поль.

— К какому? — удивился Бабек.

— У которого вы приобрели картину, — напомнил Поль — забрать.

— Может быть, съездишь один завтра или послезавтра. А пока меня не беспокойте. Вечером, в половине восьмого, машина должна стоять у входа. Я съезжу по делам.

— Мы вам будем нужны, хозяин? — спросил Поль.

— Нет-нет, я же сказал, поеду один.

— Хорошо, стоило уточнить, — кивнул помощник.

Бабек поднялся в номер. Он довольно быстро распаковал свои вещи, принял душ, а затем направился в спальню, где решил немного вздремнуть. Но сон не брал. Из головы не выходила мысль о «Янтарной комнате».

А в одном из более дешевых номеров Жаклин общалась с Полем:

— Ты не заметил, что наш хозяин как-то чересчур возбужден?

— Да, заметил, — сказал мужчина. — И я смотрю какой-то он.., как не в себе.

— Может, что-то случилось? И картину оставил в мастерской художника. Такого раньше с ним не случалось, хоть живопись там, честно говоря, неважная.

— Я заметил, Жаклин. Как ты думаешь, что с ним?

— Наверное, какая-то крупная сделка. Недаром же он сорвал нас и пришлось срочно лететь в Россию?

— Да, я думаю недаром. А как ты думаешь, Поль, что он покупает?

Помощник пожал плечами и посмотрел на девушку.

— Может, какой-нибудь алтарь пятнадцатого века?

— Да ну, брось ты! Мы бы об этом знали.

— Тогда я не знаю. Ничего, скоро все выяснится.

А сейчас, может быть, спустимся в ресторан? — предложил помощник.

— Да, я не против. Ужасно проголодалась. А этот русский — Шеришевский даже не угостил нас кофе.

— Они были слишком заняты с хозяином, обсуждали что-то очень важное.

* * *

В восемь вечера полковник Бахрушин и Жак Бабек встретились. Жак передал Бахрушину тонкую папку с документами на американские ракетные комплексы.

Бахрушин был доволен:

— А что вас еще привело в Россию?

— Дела. Есть выгодное предложение.

— Опять эти картины, иконы, скульптуры? Хорошо что я в этом ничего не понимаю, — засмеялся полковник ГРУ.

— Да, наверное. А я вот, к сожалению, в этом разбираюсь и неплохо.

— Надолго в Москву?

— Еще сам не знаю, — пожал плечами Бабек.

— Вот что нужно будет сделать, господин Бабек.

В Париже к вам придет наш человек. Мы переведем деньги на ваш банк, а вы постарайтесь их снять. Это возможно?

— Конечно. Если сумма будет не очень значительная.

— Нет, сумма будет небольшая — тысяч сто пятьдесят, если считать в долларах.

— Да, нормально, — кивнул Бабек, — такими суммами оперировать легко. И что я должен буду сделать?

— Передать деньги.

— А кто за ними придет?

— Вы его знаете.

— Господин Максимов? — уточнил Бабек.

— Да, Серж Максимов.

— Что ж, хорошо, нет проблем. Я все приготовлю, обо всем договорюсь.

Полковник Бахрушин и Жак Бабек выпили кофе, поговорили о пустяках и условились о встрече через четыре дня. Встреча должна была состояться здесь, на этой же квартире, в это же время. Они распрощались как старые знакомые, пожали друг другу руки, и Жак Бабек уехал в «Метрополь», где собирался поужинать со своими сотрудниками — с длинноногой миловидной Жаклин и немного суровым Полем. И еще на этот ужин был приглашен директор частной московской галереи, с которым Жак Бабек имел деловые отношения и планировал совместную выставку в Лондоне.

Вадим Семенович Чурбаков приехал в Питер скромно, фирменным поездом ранним утром. Он сошел на платформу налегке, держа в руках лишь небольшой чемоданчик, который, будь он чуть меньше, можно было бы назвать портфелем. Вадим Семенович Чурбаков был когда-то довольно известным человеком лет пять тому назад его, бывшего генерал-лейтенанта, возможно, еще узнавали бы на улицах. Но время, проведенное в тюрьме, сделало свое дело. Волосы тронула седина, лицо покрыла сетка морщин. Никто не обратил на его появление никакого внимания. Мало ли людей приезжает из Москвы в Питер? К тому же Чурбаков и не жаждал известности.