– Годзил, а это чо такое?

– Это? – зрачки Змея из вертикальных стали круглыми. – А это, друг мой Базека, явный анахронизм.

– По-нашему скажи, да?!

– Помнишь, я тебе вчера про танки рассказывал?

– Ага, и полковника Лешакова дураком обзывал.

– Так вот – забудь. А вот это и есть его танки. Теперь осталось дождаться кавалерии из-за холмов, – Годзилка довольно рассмеялся своей шутке и затянул песню: – На поли-и-и танки грахатали-и-и… салдаты шли в паследний бой… А маладова-а-а камандира… несли с прабитай галавой…

Тридцать две боевые машины ударили одновременно. Каким образом были выпущены снаряды, увлеченный песней Горыныч так и не заметил, но длинные бревна качественно проредили вражеский строй, сминая разом по нескольку всадников вместе с лошадьми. Самые легкие рыцари долетали до неровного строя стремительно трезвевших скотийцев. После залпа на зачистку пошла пехота, добивая раненых и покалеченных тяжелыми дубинами. А потом из леса показался самый большой танк с развевающимся на башне боевым красным знаменем. И были отчетливо видны на бархате вышитые золотом серп и молот.

– Наши! Наши!

Да, это действительно были они. Отдельный Экспедиционный танковый корпус под командованием дважды полковника Хведора Лешакова устраивался на ночлег. И с удовольствием присоединился к затихшей было пирушке. Но на четыре сотни леших не хватило бы никаких запасов, и командир, вдоволь налюбовавшийся переданными Годзилкой новенькими погонами, отдал приказ, встреченный криками «Ура!». Из леса тут же выкатили замаскированные ветками телеги с бочонками и бутылками.

– Трофеи, – небрежно бросил Хведор. – На любой вкус – портер, эль, виска, джин. Последний, правда, вонюч без меры, но крепок, зараза. Для военного времени сойдет. Нет, ты не подумай чо, мы на службе не потребляем. Но в походе… да за встречу.

– Да не мнись, Федя, все свои. Пить будем?

– Много? Будем!

Но много не получилось. После первой же кружки дважды полковника аккуратно оттащили в сторону и сообщили княжеский приказ о возвращении. На лице лешего появилась довольная улыбка:

– Домой – это хорошо. А то прямо-таки ностальгия гложет, хоть караул кричи. Только вот этим делом и спасаемся. – Но, заметив укоризненный взгляд кота, поправился: – Мы же без фанатизма.

– Если только так.

– И никак иначе, – заверил Лешаков. – Кстати, а по какому маршруту возвращаться?

– Что, дорогу забыл?

– Помню, чо! Только там жрать нечего будет.

– Совсем? – уточнил Годзилка.

– Ага, до нового урожая. И еще немного дольше.

– Хреново…

Действительно, во время полета Змей видел разоренное Пшецкое крульство и соседнюю с ним Бошецкую Империю, но как-то не задумывался над масштабами случившегося стихийного бедствия. Оказывается, лешие бродили по сопредельным странам хаотично и бессистемно. Имея единственной целью приятное времяпровождение. А что может быть приятнее и полезнее для вырвавшегося на свободу лешака, чем хулиганство в особо крупных размерах?

И что делать теперь? Разве пройти севернее, через Скандию? Заодно и примучить распоясавшихся без строгого руководства вольных свинландских конунгов. Ачоа? Если морем, то рукой подать. Танки деревянные, не утонут, лешие тоже. И под парусами… Ну да, князь как-то рассказывал про парусные танки. И про дверь на спине. Сказки? Да!!! Мы рождены, чтоб сказку сделать былью.

Но озвученное предложение было забраковано ученым котом.

– Долго получится, – пояснил Базека, озабоченно потирая усы. – Николай просил быстрее вернуться.

– Али случилось чего? – нахмурился дважды полковник.

– Пока еще нет. Но какие-то странные шевеления в Диком поле происходят. Непонятные.

– Чего там понимать-то? – Лешаков пренебрежительно сплюнул. – Чай степь не лес, вот и шляется народишко туды-сюды, куды придется. От безделья маются, сволочи. Их бы ко мне в чащу…

– Деревья окучивать или кусты поливать?

– Зачем? На удобрение.

– Так. Не отвлекаться! – Годзилка строго повысил голос. – У кого какие предложения?

– Предложения? – переспросил Хведор. – Только одно – сейчас примем по малой толике и уйдем в ночь… Как былинные герои.

– Долго.

– Ачоа? Мы колдовствам с детства не обучены.

– Погоди, а телепортации?

– В смысле?

– Мгновенное перемещение в пространстве. Можешь?

– Ерунда это – только в пределах прямой видимости работает, а сил отнимает столько, что бегом добежать легче будет.

– А если дальше попробовать?

– Прыгать, что ли? Бесполезно. Еще ни разу не попадал куда хотел. Один раз вообще в Желтомордию забросило – полтора года пешком возвращался, два раза по дороге в спячку залегал.

Годзилка задумался. В его глазах, с круглыми в темноте зрачками, отражались огни костров и напряженная работа мысли.

– А что ты, Федя, думаешь о Шопенгауэре?

– Пока не чешется, я о ней и не думаю. А что?

– Да так, к слову пришлось. А то, что Земля круглая, знаешь?

– А то! Постоянно с нее скатываюсь. Утром ничего, а к вечеру… прямо беда.

– Хм… Впрочем, это не важно. Еще она крутится вокруг своей оси и вокруг Солнца. Понятно?

– Понятно, – с уважением к науке произнес боевой командир. – А зачем она это делает?

– Хочется ей так.

– А-а-а…

– Так вот – планета меняет свое местоположение в пространстве, отсюда твои ошибки и погрешности при перемещениях. Правильно?

– Правильно! – Лешакову было приятно узнать, что не сам дурак, а в неудачах виноват кто-то другой. – И чего теперь нам делать?

– Синхронизировать процесс.

– А-а-а?..

– Прыгай не в какое-то абстрактное место, а к конкретному человеку. И все само собой получится.

– Не понял.

– Чего понимать-то? Бабу хочешь?

– Лукерью, что ли? Спрашиваешь!

– Так иди.

Дважды полковник застыл на месте, что-то соображая, и с негромким хлопком растворился в воздухе. Появился минут через двадцать, довольный, с маслено блестевшими глазами.

– Работает, едрить ее… Работает!

Утром Шмелёв привычно проснулся от покушений русалки пробраться к нему в постель. Так же привычно прогнал, бросив вслед подушку, попал и принялся одеваться, ругаясь про себя нехорошими словами. Вот ведь неугомонная девка – полгода прошло, а все не оставит коварные поползновения. И не то чтобы не нравилась, наоборот. И даже более того… Но что-то останавливало, не разрешало подпустить ближе и открыться в чувствах. Совесть? Любовь и совесть – горький, странный коктейль.