— У меня все время мелькала мысль, Тарас, что ты — не тот, кем ты кажешься, — тревожно прошептала Лера. — Что ты спрятанный…

— Не тревожься, Лера, не тревожься, — пробормотал Тарас, доставая винцо из шкафа. — Тревога твоя тебя съест. Аким Иваныч такого не любит.

— Кто он? — спросила Алёна. — Когда вы встретились?

Ротов вдруг захохотал так, что красный рот стал ненормально широк.

— Да разве с ним можно встретиться? Мы не встретились, я видел его. И этого достаточно. В доме у некоего мэтра страха…

— Кто же этот мэтр страха?

— Мой полудруг. Имя его — Лохматов Трофим.

Алёна тихо ахнула и ногой толкнула Вадима.

«Черт упал с луны на нас» — возникло прямо вывело в уме Вадима вне всякой логики.

Ротов весело поглядел на Алёну и почему-то ей подмигнул.

— Как же мы можем поклониться Аким Иванычу теперь? — вырвалось у Алёны.

— Через моего полудруга, Лохматова. Он может свести, если сочтет нужным…

— И кто он — Аким Иваныч? — прошептала Лера.

Ротов опять хохотнул и вылил в себя стакан коньячку.

— Считаю, что он в истине. Он в некой истине живет. Хо-хо-хо… А я — тень истины, ее мрак… Хо-хо-хо… На том мы и увиделись.

— Вы говорили с ним? — потаенно спросил Вадим.

— Нельзя много знать обо мне, мальчики-девочки, — рыгнул словами Тарас. — Хватит.

— А кто такой Лохматов? — выдавила Лера. — Черт, что-ли?

— Никак нет. Человечище. Но с неведомыми странностями. Жуток, молчалив, но бывает добрейшей души человек. Мухи и даже клопа не обидит.

— Что, у него дома клопы? — поинтересовалась с мрачным оттенком Лера.

— Да, да, у него водятся клопы… Он слишком богат, потому и бывают…

— На какой же основе этот человек в истине заинтересовался богатым человеком, разводящим клопов? — сухо спросила Лера, взяв себя в свои нежные ручки.

— Вот этого я сам понять не могу, — промычал Ротов. — Каюсь — не ведаю.

На чердаке послышался шум, кашель, стуки, словно кто-то истерично забегал там из угла в угол.

— Это Родион, — утешил гостей Тарас. — Он иногда у меня бегает. Мыслей пугается. Особенно об Аким Иваныче.

«Все остается таким далеким, — подумала Лера. — И Лёня все больше уходит от меня и от себя в неизвестную мглу неизвестно куда. Если б он просто сошел с ума, мне было бы легче. Но он словно потерял ум и заменил его другим… Хотел вернуться на землю, когда был там, а теперь уходит от нас…»

— Что задумалась? — спросил у нее Ротов. — Очнись! Видишь, я тих и не спрашиваю тебя, зачем всем вам нужен Аким Иваныч и как вы узнали о нем. Будь тише мыслей, детка.

У Леры навернулись слезы.

— Лерка, ты что? — оборвала ее слезы Алёна.

Она посмотрела на Леру так, как будто та должна быть сверхчеловеком.

— Слезы, молчите, — ответила Лера, и обратясь к Ротову еле выговорила:

— Я не ожидала все-таки, Тарас, что вы такой…

Ротов забегал по комнате.

— Слышь, она не ожидала! А мы разве ожидали, что стали человеками? Родились и все. Никто нас не спрашивал. Чего не ожидаешь, то и получишь. Я Родиона за что люблю, за то, что он от всего этого хочет спрятаться. По настоящему. А я не спрятанный, я весь широк, — и Ротов похлопал себя по животу. — Мы и на том свете всех победим!

Алёна, наконец, выпив винца, развеселилась. «В конце концов, все так называемые совпадения обернулись в мою пользу. Но страшновато. Учись, Алёна, последнему веселию» — подумала она и спросила довольно настойчиво:

— А как же связаться с вашим Лохматовым?

— Я же сказал, через меня. Я поговорю с ним.

— Но он спросит, что этим людям нужно от Аким Иваныча?

— Вот об этом он и не спросит. Не такой человек. Он по-другому судит. Ему гораздо интересней, что я скажу о вас. А я уж постараюсь…

Зашуршало на чердаке, как будто там был не человек, а мышка.

— А если ваш Лохматов для Аким Иваныча не так важен и он не сможет нас свести?

Ротов разозлился. Даже стукнул кулаком по бутылке.

— Да все может быть, — возопил он. — Может быть, и сон превратится в явь, а явь в сон… Все может быть.

— Ладно, — умиротворенно заключил Вадим. — Не будем пророками. Вы позвоните Лере, если встреча станет возможной. Вот и все. Давайте о другом. Просто посидим. Ведь мы не с Луны свалились.

— Вот Вадимушка нашел нужные слова, — нежно, но чуть-чуть жутковато сказала Алёна, обращаясь к Вадиму, и тронула его за руку. — Поехали.

Поехали — значит выпили, и пошли речи о другом. Тут как тут вывалился с чердака Родион, сразу почуявший, что Аким Иваныча уже нет.

— И мне налейте, — сказал он, подходя к столу.

Но лицо его было мертвенным, правда уже присутствующим.

Ему с особой радостью налили, от вина, мол, не спрячешься. Тихо и задумчиво стало в комнате.

«Не то ангел пролетел, не то Аким Иваныч», — подумала Лера.

Потом беседа возобновилась, и Родион оказался крикливей всех.

Разошлись поздно, и Родионушка, охая, усадил гостей в автобус, сказал «с Богом» и помахал рукой.

И среди этого крика Тарас успел шепнуть Лере, чуть не облизав ее ухо, что у него есть еще запасной ход к Аким Иванычу.

Гон (так звали в некоторых людоедско-криминальных кругах этого человека) ворочался на постели, глядя в тусклое окошечко рядом.

Где-то исступленно-тупо брехала собака, как будто она видела своего вечного врага.

Гон плакал. Но это не мешало ему думать: «Опять они пришли. Опять, опять… Днем думаешь, что найдут и зарежут, и ночью жалости ко мне нет… Другие приходят, неотвязно, неотвязно… Разве так люди спят, как я? Пугают и пугают». Он привстал на кровати, спустил ноги на пол. «Хорошо, я помогал им их добывать и резать. Ну и что? — мелькали какие-то помойные мысли, — ну и что? Ведь я сбежал… А потом не я главный, главные другие, я так и сказал им: не хочу ни о чем знать. Да от ума разве убежишь. Всегда он тут как тут. Но я ведь только, как бы сказать, служкой был, водителем — моя хата с краю, ее вообще нету нигде… За что?»

Он даже взвизгнул, как большая совестливая крыса. Гону (а фамилия его была Гаин) во сне приходили Почки. Огромные, шевелящиеся, черные и с большими круглыми глазами, источающими тусклый, какой-то подводный свет. Почки что-то шептали, безобразно-невнятное, лишенное разума. Обычно одна какая-нибудь почка выдвигалась вперед, заслоняя других, и прямо наплывала на сознание Гона, словно поглощая его «я». Таким образом свет и пространство сновидения исчезали, и оставалась одна паучье-поглощающая черная почка. Тогда Гон начинал дико кричать, словно разрывая себя на куски. И тогда просыпался, обнаруживая обычно свет, обыденный и устойчивый, за окном.