тут же покинула студию. Мне не хотелось каких-либо дискуссий. Я думаю, что со временем они поймут и простят меня. Они талантливые ребята, они точно не пропадут.

Был еще один человек с которым бы следовало попрощаться. А больше здесь меня ничего не держало.

— Так значит, ты уезжаешь в Америку, — грустно диагностировал Валера, сидя напротив меня. Мы находились в его офисе.

— Да, в Нью-Йорк, через два дня, — подтвердила я, пряча взгляд. Я делала вид что мне все равно, но на самом деле меня душила печаль, — Я бы хотела, чтобы ты забрал к себе Крика, если ты не против конечно.

— Да нет, я могу забрать его к себе, да могу, — новость о моем переезде явно его шокировала, видно, как он еле сдерживал себя.

— Я собираюсь продать дом, чтобы не было желания вернуться, — продолжила я, — Спасибо, что помогаешь в трудную минуту. Я очень ценю это, — попыталась я, хоть как-то разрядить грустную обстановку.

— И ты сможешь, вот так все бросить? — и все-таки, то, что он в себе сдерживал, вышло наружу.

— А что бросать? Меня здесь ничего не держит, — больно удивилась я.

— А как же я? Не уже ли мои чувства ничего для тебя не значат?

Меня поразили его слова. Он говорил так будто мы муж и жена.

— О каких чувствах ты говоришь? — понесло меня, — Ты просто все себе на-придумывал! Влюбился в образ! Ты совсем меня не знаешь! И … — я сделала глубокий вдох, и уже спокойно договорила, — Если ты не заметил, люди вокруг меня страдают.

— Заметил… я только, понять не могу, почему ты отталкиваешь всех?

— Тебе все равно не понять.

— Что не понять? — развел он руками.

— То, что со мной происходит! — опять воскликнула я.

— Знаешь, — он стал теребить пальцами бумагу, — У любого человека в жизни случается беда, кто-то болеет, кто-то умирает. Это жизнь! Если ты думаешь, что у тебя у одной погибли родители, или пропал муж, то ты очень ошибаешься. И не надо строить из себя мученицу! Ты сейчас уезжаешь, потому что хочешь, просто сбежать, вот и все.

— Да я бегу, — согласилась я, — И так будет лучше.

— Поверь мне от воспоминаний никуда не убежишь. Я ведь тоже потерял любимого человека, — на последнем слове его голос дрогнул, он отвернулся в сторону окна, — Это произошло восемь лет назад. Она была заядлой тусовщицей, мне всегда это не нравилось. Хотя мы с ней и познакомились в клубе, я даже не думал, что у нас с ней все будет серьезно. Но, как-то так сложилось, мы начали общаться, даже стали вместе жить. Только это ничего не поменяло, она все равно продолжала ездить по клубам, словно там медом намазано. Прийти домой в четвертом часу ночи, было для нее нормой. Мы постоянно ссорились из-за этого. А она мне: «Я молодая, и хочу повеселиться! Я же не монашка, какая-нибудь!». И все равно я любил ее, и не мог бросить. Знаешь, врачи, говорят, что эта такая болезнь… — ему было очень тяжело вспоминать обо всем, он нервно сжимал кулаки, — Из-за постоянных ссор, она начала скрывать от меня свои похождения … придумывала нелепости, что ночует у родителей или у подруг. Я ведь знал, что она врет, но не хотел об этом думать, и делал вид, что верю, … хотел верить. Она говорила, что перестала ездить в клубы, она клялась мне в этом… — он замолчал. Я терпеливо ждала, когда он сможет продолжить, — В ту ночь, она позвонила мне…. Пьяная … я слышал музыку, … она была сильно расстроена. А знаешь почему? Потому что узнала, что беременна. А я как дурак был счастлив, просил ее скорее приехать домой… а под утро узнал, что она попала в аварию с пьяными подружками…

По-моему, телу побежали мурашки. Я встала и подошла к нему сзади, обняв за плечи.

— Она потеряла ребенка … два месяца в коме … — говорил он, сглатывая огромные комки слез, — А потом у нее остановилось сердце. …Тогда я хотел свести счеты с жизнью…

Повисла гнетущая тишина.

— Мне очень жаль … — это единственное, что я могла выдавить из себя. Валера взглянул мне в глаза, словно я могла понять его, как никто другой на свете. И это так и было. Он приблизился ко мне настолько близко, что я ощущала его дыхание на своих волосах. Томный поцелуй продолжил наше молчание. Это было самое понятливое из всех молчаний, которые только существуют. Эта была боль, соединяющаяся с болью, печаль с печалью, любовь с любовью. Я позволяла целовать себя в губы. Между нами вспыхнуло нечто большее, чем страсть. Несчастье могло бы объединить нас. И в данный момент оно сработало. Мы переспали прямо на его рабочем столе, все, что на нем лежало, попадало на пол.

Попрощавшись, я пообещала звонить ему.

Глава IX

В Америке все оказалось по-другому, музыканты из моей новой группы показали себя настоящими фанатиками своего дела. Они жили для и ради музыки. Меня все приняли на «Ура». Мы общались между собой на языке музыки, так что особых сложностей у нас не возникало. За год работы записали альбом, сняли несколько клипов и дали вступительный концерт в Нью-Йорке.

Марианна была права — в Америке проще, правда фанаты более безбашнее, еже ли в России. За год, я более или менее сумела вжиться в культуру Америки, и Россия больше впредь не звала мою душу обратно. Конечно, иногда, я грустила. Приезжала всего один раз, чтобы постоять у могилы матери.

Сцена вновь поглотила меня. Я крутила роман с голливудским актером Леви Кечерман. Он был хорош собой, да и в постели ничего, и на публике умел себя вести. Правда, иногда он не понимал меня. Не в смысле языка, а как человека. Называл чудной. Любила ли я его? Совсем немножко, и то не сердцем. Большую часть нашей совместной жизни, он вел себя наигранно. Однажды вечером, я застала его с любовницей, а через два дня его нашли повешенным в собственном доме. Сказать, что мне было его жаль уж точно нельзя. Я ведь знала, что с ним что-нибудь случится, и возможно, подсознательно была к этому готова. После этого случая пресса окрестила меня черной вдовой.

Однажды я принимала участие в проекте, под называнием «Экстрасенсорика», где люди-экстрасенсы помогают, якобы, обычным людям. Мне было интересно, что они скажут обо мне. Естественно о Глебе знать никто не мог.

Суть была