— Интересно, на каком языке ты их будешь там напутствовать? — пошутила Макбуле.

— На таком же, на каком ты Пертева!

— Не порть мне настроения, ходжа! Если бы только не было этого типа и этой бабы.

Мы возвращались в отель и всю дорогу шутили. Было уже довольно поздно.

Когда мы пришли в отель, я нашел у себя в номере письмо. В нем говорилось, что господин Сервет со своей дамой отправился в Стамбул. Господин Сервет по некоторым трудно объяснимым причинам внезапно был вынужден отправиться в Стамбул и взять с собой машинисточку. Все дела он оставил на нас. Через несколько дней он должен был нагнать нас в Эрзуруме.

Мы посмотрели друг на друга.

— Значит, смылся! — воскликнула Макбуле.

— Что стало с Пертевом? — спросил Ходжа с интересом.

— Лежит, — ответил Пучеглазый.

— Здесь что-то не так! — сказала Макбуле.

— Ну что ты, милая, без сомнения, он тоже переживает, — постарался успокоить ее ходжа.

— У нас есть немного денег, — произнес Пучеглазый. — Наверное, мы сможем продолжить наше дело. Не будем поддаваться панике. Даст Аллах, вернется.

Однако в его больших глазах читалась тревога.

Глава двадцать вторая

Ночью, когда мы прибыли в Эрзурум, мы как руководители собрались и провели в отеле собрание. Когда мы селились, у одного лезущего из кожи вон служащего отеля, мы узнали, что опять должны выступать для «Кызылая». Потом один молодой журналист тоже упомянул об этом, и после него к нам в отель зашел министр здравоохранения.

— Что делать, однажды уже прошли по этому пути, вот и прослыли транжирами. И все время теперь так пойдет! — говорили мы.

В дороге мы почти не ощутили отсутствия господина Сервета.

— И реклама неплохо получилась, — сказал Ходжа.

Пучеглазый посмотрел в свою записную книжку и ответил:

— Посмотрим, сможем ли мы покрыть расходы?

Его большие глаза-блюдца были индикатором его страха, да и нашего тоже.

По существу, в отсутствие господина Сервета мы стали свободнее передвигаться и дышать. Однако, когда взялись за работу, поняли, что без него никуда. Во всем почтении, которое нам оказывали, была его заслуга. Например, то, что господина Сервета встречали как посла, да и банкеты у губернатора — все это повышало наше самомнение.

Разбиравшийся в подобного рода делах больше нашего, Пучеглазый, обращаясь ко мне, сказал:

— Вы тоже должны ходить на такие встречи и произносить там речи. Я думаю, что вы справитесь с этим лучше господина Сервета.

— Разве я смогу говорить, как он?

— Это же не является непременным условием, дружок! — воскликнула Макбуле.

Все дружно рассмеялись. А я задумался. Действительно, это ведь мои обязанности. Однако комплексы засели во мне так глубоко, что я не мог самостоятельно с ними справиться.

— Давайте этим займусь я, — предложил Ходжа.

— Да и вправду, ты же у нас есть, — пошутил Азми. — Если хочешь, мы наденем на тебя смокинг из «Дамы с камелиями» и Пертева дадим в придачу.

Мне нравилось, что Азми шутил и смеялся. Он сразу нашел нужную ноту. Все это он сказал, чтобы разрядить обстановку. Однако более подходящей кандидатуры, чем он сам, я не видел. Даже Пертев, и тот не подходил. Я уже представил себе, как Азми входит в кабинет губернатора. У него такой представительный вид! Однако мы узнали, что губернатор в командировке, и все облегченно вздохнули.

Наши дела в Эрзуруме продвигались неплохо. Театр начал жить на свои средства. Ходжа в водевилях превосходил самого себя. Горбун примкнул к нам. Хаккы тоже демонстрировал свои таланты.

Дядька был рядом с нами, словно заложник. Мы над ним иногда даже подшучивали. Однако бедный Дядька был сильно удручен. Иногда у него был такой вид, словно он ищет море среди верхушек гор.

Вскоре мы получили из Зонгулдака[74] обнадеживающую телеграмму.

— Вот видите, он постоянно думает о нас, — сказал ходжа с оптимизмом.

Однако дни приходили, и телеграммы Стали приходить все реже и реже, а потом и вовсе перестали.

И в конце концов мы столкнулись с горькой правдой лицом к лицу.

Мы находились в отеле, где кроме нас почти никого не было. Пучеглазый принес известие о том, что господин Сервет проиграл судебное дело, которое открыла против него его жена, и был взят под стражу.

Дети набросились на отца, отвезли домой и там заставили раскаяться в содеянном. Это стало, конечно, большим несчастьем для него. Однако мы сразу стали думать о себе. Что теперь будет с нами?

— Добро пожаловать на отпевание покойничка! — прокричал ходжа.

Все посмотрели на меня. Это была страшная минута. В конце концов, собрав нашу небольшую группу, мы сообщили им неприятное известие.

— Друзья, наша труппа распалась, — сказал я. — Мы потерпели поражение.

Начался переполох. Масуме и Мелек, обнявшись, начали плакать. У Ходжи тоже глаза оказались на мокром месте. Он начал целовать девушек.

— Что с вами, непоседы вы мои? — спрашивал он.

Смотреть на эту картину без смеха было просто невозможно, поэтому мы не выдержали и расхохотались.

Этот вечер был вечером «развала семьи», вечером-катастрофой. Однако в такие моменты всегда хочется убежать от одиночества, находиться среди семьи. Именно тогда я понял, что все же способен любить.

Такое же состояние было и у Азми.

— Все это хорошо, — начал он. — Но почему мы должны распасться только потому, что ушел господин Сервет?.. Нам нужно продолжать.

— Наше время вышло, — высказался Пучеглазый.

— Однако мы играли по-крупному.

— Это правда, но я вам как бухгалтер скажу. Нам не хватит денег даже на то, чтобы вернуться.

— Да чтоб эту твою тетрадь, господин чиновник!.. — крикнул ходжа.

— А вы не орите. Если так, то пожалуйста.

— Ну что ты, ребенок, что ли, браток? — спросил ходжа. — Разве можно на меня обижаться? — Потом, немного подумав, добавил: — О Аллах, что я, сейчас домой должен буду вернуться? Ну и ну. Я буду в таком же положении, что и господин Сервет.

— Ты пока погоди. Эти планы насчет возвращения домой выбрось из головы, — сказал ему Азми. — И без него обойдемся. Выжили же мы как-то с Сулейманом в яме две недели. Что мы, так легко сдадимся, что ли?

Эти слова были такими пылкими, разбуженные ими чувства настолько сильными, что я, несмотря на то, что был настроен не лучшим образом, все же воскликнул:

— Не надо так быстро терять надежду!

Знавшие меня как серьезного и обычно взвешивающего все «за» и «против» человека удивились. А ходжа на этот раз обнял и расцеловал меня.