Она была права, тысячу раз права! Доктор закружил по комнате, вслух размышляя.

– Прижать профессора к ногтю… Я поеду к нему, схвачу его за его седую бороду… Если надо, окуну башкой в унитаз…

– И окажетесь в руках полиции! – отрезала Марина. – Которая будет иметь полное право запихнуть вас в кутузку. А профессор с Юнгштедтом устроят так, чтобы живым вы оттуда не вышли. Мало ли что может случиться! Но поможет ли это вам и в особенности Еве?

Нет, не поможет! Дмитрий Иннокентьевич предпринял еще одну попытку.

– Итак, тогда надо наведаться к самому Юнгштедту. Пригрозить ему, сказать, что мне все известно…

– И он, изнемогая от вины за содеянное, тотчас бухнется вам в ноги и попросит прощения, а заодно признается во всех совершенных им злодеяниях? Не будьте ребенком, Дмитрий Иннокентьевич! У этих людей нет ни грамма совести. Если вас вообще допустят к Юнгштедту, что спорно, то из его офиса вы не выйдете. Просто исчезнете – так же, как исчезла его жена. А потом ваше тело выудят из Москвы-реки или вообще никогда не найдут!

Так и будет. Он ввязался в историю, ставкой в которой была жизнь. И ладно бы его собственная – жизнь Евы!

– А что вы тогда предлагаете? – спросил он в растерянности. – Сидеть и ждать у моря погоды?

– Этого я не говорила, – произнесла секретарша, – но действовать без плана, более того, дать противнику понять, что вы в курсе его интриг, – настоящее безумие. Итак, вашу Еву увезли на вертолете и доставили… Доставили к Аркадию Ильичу! То, что она все еще у него, подтверждается разговором, который вы слышали в, пардон, мужском туалете.

Дмитрий Иннокентьевич кивнул. Ему бы незыблемую логику собственной секретарши!

– Отлично! Точнее, конечно, весьма трагично, однако прошло ведь только три дня…

Прошло целых три дня! За это время они могли сделать с Евой все, что угодно…

Кажется, уловив его сомнения, Марина заявила:

– С ней все в порядке. Иначе зачем было везти ее на вертолете? Могли бы на месте прикончить. Да и вся эта история с «Гипностатом» свидетельствует о том, что у них имеется какой-то долгоиграющий план.

– Так он ведь травил Еву уже так долго! – заявил доктор Чегодаев. – Вот план и подошел к логическому завершению!

Марина отрицательно качнула головой:

– Сдается мне, что это не так. Поэтому эвакуация Евы была организована поспешно, а не запланированно. Видимо, у них что-то не заладилось. Ведь Юнгштедт сам сказал по телефону, что план придется менять на ходу.

– Он сказал, что «Гипностат» уже не требуется! Уже! Неужели они до такой степени напичкали ее этой дрянью, что…

Что Ева элементарно сошла с ума? Причем в этот раз не в своем воображении, а по-настоящему?

– Это можно узнать, только отыскав Еву, – констатировала Марина Аристарховна. – И надо сделать это быстро, в этом вы правы. Потому что противник начал осуществлять новый план. Итак, что нам известно…

– Практически ничего! – заявил плаксиво Дмитрий Иннокентьевич. А секретарша одарила его суровым взглядом:

– Возьмите себя в руки! Ведь в опасности не вы, а Ева!

Она была миллион раз права! Он ведет себя как последний идиот и бессовестный эгоист. Так же, как и тогда с Женей…

Да, так же, как и тогда… Его подозрения, что она что-то скрывает… А ведь она и в самом деле что-то скрывала… Ее частые отлучки… Потом обрывок разговора, который он услышал, – Женя специально ушла в ванную, чтобы кому-то позвонить. Какому-то мужчине… Затем этот идиотский футуристический вернисаж в самом конце декабря, за два дня до Нового года… Это было где-то за городом, а погода была мерзкая: гололед, мокрый снег с дождем, отвратительная видимость. Он не хотел ехать, она же просила его – для нее это было важно. Женя сама рисовала и хотела встретиться с влиятельными людьми, которые могли бы помочь ей пробиться наверх. Он же подозревал, что это всего лишь предлог, чтобы у всех на виду встретиться со своим любовником… В том, что она завела себе кого-то, он к тому времени не сомневался. Потому что Женя стала другой. Да и в постели в последнее время не заладилось – она отвергала его ласки, а это его бесило. И давало лишний повод для ревности: еще бы, наверняка получила на стороне то, что ей требуется, поэтому и отказывает своему мужу. Затем этот вернисаж, нудный, бесконечно долгий, сводящий с ума. Ее все знали, ему же хотелось только одного – вернуться домой. Он постоянно одергивал ее, внимательно следил, с кем она говорит. Наконец узрел какого-то лощеного типа, с которым она уединилась. Он проследовал за ними, застукал их на софе – тип держал ее за руку и смотрел в глаза. Он устроил безобразную сцену, не заботясь о том, что те самые влиятельные люди, на поддержку которых рассчитывала Женя, стали этому свидетелями. Он вмазал этому типу в лицо, а затем демонстративно удалился, заявив прилюдно, что если Женя хочет все еще быть его, то должна последовать за ним. Она последовала… Затем они ехали обратно, за рулем был он, Женя сидела рядом. Он был упоен желанием мести, чувствовал себя оскорбленным до глубины души. Обвинял ее черт знает в чем, называл гадкими, ужасными словами. Женя молчала, склонив голову. Кажется, тихо плакала. И это ее молчание и беззвучные слезы только распаляли его. Он заявил, что она ему не нужна и что если она хочет уйти к другому, этому лощеному типу, то он не будет противиться их счастью. И добавил, что очень рад, что у них нет детей, потому что тем было бы ужасно осознавать, что их мать – потаскушка. Женя наконец сказала, что это не так. Заявила, что любит только его. Попросила прощения за то, что скрывала от него все это время правду. Но что для этого были причины. Он снова взвился, прицепившись к словам. Заявил, что ему все равно, что она его любит, потому что он не может любить шлюху…

Это были последние слова, которые он успел сказать ей. Потому что, войдя в раж и увлекшись бичеванием Жени, он не следил за дорогой. На обледенелом участке трассы он не справился с управлением, вылетел на встречную полосу, среагировал из-за своего взвинченного состояния слишком поздно, а на них уже, ревя, мчались бешеные желтые огни…

Он выжил, отделавшись парой ушибов и переломом двух ребер. Женя умерла еще до прибытия «Скорой», которая в ту ночь тащилась ужасно долго. Но даже если бы медики прибыли и через две минуты, то все равно бы не спасли ее. Травмы были несовместимы с жизнью.

Умерла она у него на руках, причем была в сознании. Женя была спокойна, улыбалась. Сказала, что любит его. А он не понимал, в нем все смешалось – злоба на нее, злоба на идиота – водителя грузовика, злоба на самого себя… Ее слов, обращенных к себе, он не слышал, а перед глазами стояла картинка, как она, сидя на софе, милуется с этим лощеным типом.

Лощеный тип оказался одним из лучших онкологов Москвы. Он сам позвонил Чегодаеву, узнав о страшной трагедии в ту декабрьскую ночь. Да, он и Женя встретились на вернисаже, это была ее просьба.