В ту же минуту с другой стороны тоже послышался рык, хотя и менее сильный.

Львица, увидевшая, что ее товарищ готовится к отчаянному нападению, в свою очередь бросилась вперед.

Оба зверя, несмотря на свою величину, двигались с необычайной быстротой, делая прыжки в шесть—семь метров.

— Смотрите в оба! — крикнул Хасси. — Защищайте Звезду Атласа. Он повернул своего махари ко льву, более опасному, чем львица.

Подождав, пока лев подошел шагов на пятьдесят, он решительно выстрелил.

Неизвестно, был ли ранен лев, но он продолжал наступление. И Афза подняла ружье, между тем как граф заряжал пистолет.

Выстрел Хасси оказался роковым для царя лесов. Сделав резкий скачок, он тяжело упал на землю менее чем в двадцати шагах от махари Хасси аль-Биака.

В то время как магнат, мавр и Звезда Атласа так счастливо избавились от ужасного врага, Ару и тосканец боролись с львицей, нападавшей с не меньшей яростью, чем ее товарищ, хотя она и была ранена.

Более хитрая, чем самец, она чисто по-женски прыгала то вправо, то влево, избегая выстрелов, направленных в нее. Ей удалось схватить Ару и стащить его с седла, и она пыталась раздробить ему череп своими могучими челюстями.

При крике несчастного граф, Энрике и Хасси соскочили со своих махари и с ятаганами в руках бросились на львицу. Энрике, у которого пистолет был еще заряжен, первый оказался около нее.

Приставить оружие к уху зверя и выстрелить было делом одной минуты. Смерть последовала моментально. Пуля раздробила череп львицы в то мгновение, когда она готова была вонзить зубы в голову негра.

— Бедный черный папаша, — воскликнул Энрике, быстро поднимая его. — Она отгрызла у тебя ухо.

—Да нет, синьор, — ответил негр, силясь улыбнуться. — Досталось только моей чалме.

— Где же лев?

— Убит, — ответил мадьяр.

— Пора было отправить его душу в леса Экваториальной Африки, если правда, что там находится рай и ад всех диких зверей Черного материка.

— Кто это сказал тебе? — спросил граф смеясь.

— Один араб, выдававший себя за потомка Магомета и зарабатывавший на хлеб, показывая, что ест колючие листья индийской смоковницы и жжет себе ноги раскаленным железом.

— Мне кажется, у тебя от алжирского солнца в мозгах помутилось, — сказал граф.

— Вот еще выдумал: в мозгах адвоката, да еще неудачника! Или в Нижнем Алжире уж и шутить запрещено?

— Ты, кажется, готов шутить даже перед смертью в пасти льва или леопарда.

— Не пророчь!

В эту минуту Хасси, осматривавший львицу, чтобы увидеть, куда она ранена, вздрогнул.

— Что с тобой, папаша Хасси? — спросил Энрике. — Или землетрясение?

— Спаги.

— Ты бредишь?

— Мавр никогда не ошибется, услыхав конский топот на песчаной почве, — сказал Хасси серьезно.

— Я ничего не слышу, — сказал граф.

— Посмотри на Ару: он тоже прислушивается. Он старается уловить звук, который, вероятно, еще не может определить. Мы — дети великой пустыни.

Несмотря на свою привычку к войне, граф и тосканец, напрягая свой слух, не могли уловить ни малейшего звука, доносящегося по воздуху или по земле.

— В седла! — скомандовал мавр. — Погоня за нами опять начинается.

— Когда же ей конец? — спросил Энрике с досадой.

— Когда мы достигнем Атласа и окажемся под покровительством сенусси, — ответил мавр. — Нельзя терять ни секунды, пока дорога еще свободна.

Все вскочили в седла, и махари быстро двинулись вперед под предводительством мавра. К счастью, почва была еще сыра и пыль не поднималась.

Хасси аль-Биак, опытный верблюдовод, так же как Ару, был прекрасным наездником и обладал секретом заставлять махари нестись вскачь.

По временам он затягивал однообразную песенку, все возвышая голос, и умные животные, слушая это пение, прибавляли шагу и неслись галопом.

Бактриан не слушается человеческого голоса и не понимает хорошего обращения; махари же понимает и то и другое и, по-видимому, ценит ласку.

Равнина расстилалась без конца — пустынная, невозделанная, необитаемая, только кое-где покрытая мелким кустарником и группами полузасохших пальм.

Лишь на большом расстоянии беглецы могли видеть роскошные группы финиковых пальм, под которыми, вероятно, скрывались небольшие дуары.

Хасси по временам нагибался к земле, будто стараясь уловить отдаленный шум, затем снова погонял своего махари голосом и уздой, хотя бедное животное и так, громко втягивая воздух, мчалось с быстротой поезда. Такая скачка продолжалась уже часа четыре, когда на горизонте обрисовалась небольшая возвышенность, а за ней какая-то четырехугольная белая масса.

— Кубба Мулей-Хари! — сказал Хасси. — Наконец-то. Там мы найдем надежное убежище, где отдохнем»

— И залечим переломанные бока, — добавил Энрике. — Мы мчимся, как будто у наших славных махари выросли крылья; хотя все же удобнее ездить на настоящих арабских лошадях… Я весь разбит.

— Привыкнешь, — сказал граф. — Вот жена не жалуется, хотя и не служила в знаменитом Иностранном Легионе.

— Ты прав, граф, и я краснею перед ней; но ведь надо помнить, что я родился в Италии, а не в Алжире. Твоя жена — дочь пустыни, а я — сын… страны прекрасных жареных камбал. Какая жалость, что они не ловятся в здешних песках.

— Здесь, мой милый, ловятся только львы, леопарды да изредка каракалы[23]. Своих камбал поешь, вернувшись к себе.

— А что я там стану делать?

— Будешь представлять из себя адвоката-неудачника.

— Нечего сказать, приятная перспектива! Нет, я предпочитаю превратиться в туарега — рыцаря пустыни.

— Ты полагаешь, друг, что граф Сава не знает благодарности?

— Нет… В твоей стране ведь учат медведей плясать?

— Ах, убирайся ты к дьяволу! — воскликнул граф.

— Не спеши, дружище. Я прежде посмотрю на чудные горы, где родилась твоя жена.

— Леса, бесконечные леса, — вмешалась Афза, не пропустившая ни слова из разговора приятелей.

— А еще что?

— Еще? Гиены и львы.

— Рай для охотников! Есть ли, по крайней мере, слоны? Хорошо бы привезти с собой на родину сотенку клыков и основать фабрику изделий из слоновой кости. Что ты скажешь, граф, по поводу моей блестящей мысли?

— Гм! — произнес магнат. — Вряд ли ты найдешь там слонов. Зато можешь собрать прекрасную жатву львиных когтей и начать торговлю ими. Говорят, они теперь хорошо идут в качестве брелоков.